По Рождестве Христовом - Василис Алексакис Страница 20

— И с островами.

Я утвердительно кивнул, словно она могла меня видеть. Мне трудно осознать, что после стольких лет, проведенных мною в ее доме, она по-прежнему не знает, как я выгляжу. Как-то давно она спросила, ношу ли я очки. Интересно, какое представление у нее сложилось о студенте среднего роста без очков?

— И с островами, — согласился я.

Я подумал, что проще всего было бы начать с самых отдаленных времен, в общем, с самого начала.

— Для древних греков эта гора была камнем, которую гигант Афон бросил в Посейдона, чтобы его убить. Святой Горой она стала называться только после строительства первых больших монастырей, в X веке. У персов она оставила дурные воспоминания, потому что во время первого похода против греков весь их флот затонул в нескольких кабельтовых от полуострова. Для Девы Марии гора Афон оказалась неприятным сюрпризом, потому что ее там встретили статуи олимпийских богов.

— Дева Мария бывала на Афоне?

— Так утверждают монахи, которые называют весь этот отрог «Садом Богородицы». У них к ней особая любовь, они думают, что она ждет их на пороге рая в белых одеждах.

— Вы не смеетесь надо мной, надеюсь?

Ее недоверие меня покоробило. Мне вдруг показалось, что тяжкие усилия, потраченные на чтение писем старца Иосифа, того не стоили.

— Нет, — ответил я сухо.

Она уловила мое раздражение и поспешила извиниться:

— Я прошу у вас прощения. Продолжайте, пожалуйста. Я очень внимательно вас слушаю.

— Это дикий горный кряж высотой две тысячи метров, прорезанный многими ущельями, на вершине которого когда-то возвышалась статуя Зевса. Это также маленький рай с пышной растительностью, населенный всевозможными птицами — говорю со слов одного журналиста, с которым меня свел Ситарас, и одного монаха, родом из Перу, пристрастившегося к поэзии. Святая Гора — место молитвы, а потому каждую ночь ее осаждают полчища демонов, пытаясь сбить ее обитателей с праведного пути. Так что можно предположить, что это также место погибели. Симпатией монахов пользуются все Божьи создания, за исключением женщин. Они видятся им скорее пособницами Сатаны. Похоже, они занимают много места в их мыслях. Журналист считает, что аватон — миф, что гора Афон населена женскими призраками. Вы меня спрашивали, как приходят к решению удалиться в монастырь. Некоторые принимают его из-за несчастной любви.

Она закрыла глаза, которые обычно держит полуоткрытыми.

— Я вас усыпил.

— Ничуть. Думаете, монахини так же дурно относятся к мужчинам, как монахи к женщинам? Существуют ли женские монастыри, совершенно закрытые для мужчин? Хотя вряд ли, раз только мужчины имеют право совершать богослужение.

Эти уместные замечания, на которые, признаюсь, я не нашел, что ответить, совершенно стерли мою недавнюю горечь. Я даже подумал, что Навсикая, без сомнения, одна из самых замечательных личностей из всех, кого я когда-либо встречал.

— Некоторые принимают постриг, чтобы забыть, другие — чтобы их забыли. Они все меняют имена, отпускают бороду, переодеваются. Теперь их связывает с прошлым всего одна буква: их монашеское имя начинается с той же буквы, что и мирское. Так, Платон будет зваться впредь Порфириосом или Прокопиосом, Аристотель Арсениосом, Сократ Синесиосом или Симеоном.

— А Димитрис?

— Дамианом… или Даниилом…

Мне вспомнилась икона святого Димитрия, стоящая на ее ночном столике. «Не хочу знать больше того, что она хочет мне сказать».

— Афон напоминает вам, что вы ничто, что Бог создал вас из ничего, что вы ему обязаны всем. Жизнь в обители — не из самых приятных. Скудная пища, много часов приходится проводить на ногах, а ночи, как я вам сказал, беспокойны. Это суровейшая школа, где учат не помнить, не думать, не иметь собственного мнения и, конечно, подчиняться. Главный урок, который с самого начала был преподан святым Афанасием, основателем Афона, говорит о послушании. Так что не удивительно, что война за независимость 1821 года не тронула монахов. Свободе их не учат.

— Не горячитесь, — сказала Навсикая. — Из гнева никогда ничего хорошего не выходит.

Я вспомнил, что подобное же мнение высказывал Демокрит, и сказал ей об этом.

— Совсем забыла, что вы изучаете еще и досократиков… Как вы думаете, можно попросить Софию приготовить нам чаю?

— Я бы предпочел ракию.

Я знал, что у нее есть ракия с Тиноса, она доставала ее на день рождения.

— Ну что ж, в таком случае я тоже выпью.

Ее поставец для напитков и рюмок похож на шкаф. В верхней его части имеется полукруглая дверца с длинной деревянной накладкой. Эта не совсем обычная дверца откидывается сверху вниз, превращаясь в столик, а деревянная накладка тоже откидывается, становясь его ножкой. Где Навсикая раздобыла такую штуковину? «Наверное, Франсуа привез из Франции», — подумал я, наливая ракию в две стопки.

Ее рука так дрожала, что я испугался, как бы она не пролила водку себе на платье. Она, тем не менее, сумела отпить глоток и немедленно вернула мне рюмку.

— Мне хватит. Я опьянела всего один раз в жизни, в Париже, давно.

Я ожидал, что она продолжит, но она не продолжила. О себе она говорит так же мало, как и София. «Они обе любят скрытничать, вот почему так хорошо ладят между собой».

— Один таксист рассказывал мне о монахе, который предсказал день своей кончины. Есть много свидетельств, что монахи, по крайней мере, те, кто вел святую жизнь, распространяют после смерти благоухание.

— Но ведь то же самое говорят в Палестине о юных мучениках ислама: их могилы вроде бы источают сладостный аромат… Я это узнала из газет, которые мне читает София. На старости лет начала вдруг интересоваться новостями, правда, забавно? Я и не знала, что мы получаем от Европейского Союза такие суммы. Как они могут доверять таким недотепам, как мы, можете мне сказать?

Она попросила у меня свою рюмку и отпила еще глоток.

— Мой отец страстно интересовался политикой, каждый день прочитывал по две-три газеты. Могу вас уверить, что, хоть он и был судовладельцем, но имел широкие взгляды. Это был прогрессивный человек. Он уважал своих служащих, никому не «тыкал»… Так что вы говорили?

— Гора Афон совсем недалеко от неба… Из окон ее церквей виден рай. Там кажется, будто свет от икон, которые на самом деле лишь отражают пламя свечей, исходит из какого-то другого места. Песнопения, которые звучат во дворах монастырей на заре, будто эхо иного мира. Святая Гора — обещание.

Я бы охотно прервал на этом отчет о своих трудах. Слова мало-помалу смыкались тисками вокруг меня, становились угрожающими. «Я пользуюсь чужими словами… Они принадлежат людям, которых я не знаю и которым мне нечего сказать». Я сделал несколько шагов по комнате, чтобы размять ноги, потом вернулся на место.

— Эти люди должны быть совершенно счастливы, раз они уверены, что попадут на небо, и совершенно не боятся умереть, — продолжил я быстрее. — Однако догадываюсь, что это не так. Думаю даже, что если приеду однажды на Афон, то постоянно буду слышать из-за дверей плач и жалобы. Что же до слов вашего племянника, будто некоторые монахи гораздо чаще бывают на площади Аристотеля в Фессалониках, чем в своих кельях, я не знаю, правда ли Это. Когда-то монастыри располагали колоссальными состояниями, но так ли это по-прежнему?