Бизар - Андрей Иванов Страница 20

Но они быстро возвращались, нигде не задерживались. Не успевал я как следует насладиться одиночеством – мне хотелось пожить одному, совсем одному, и подольше…

* * *

Под Рождество на всю Европу обрушился ураган. Мы с Полом ели пиццу, пили вино, ждали Лайлу. Вдруг запели, а потом оборвались провода, и остров замер во мраке. Пол зажег свечи. Я вышел с фонарем на дорогу и – обомлел… чернота и гул. Ветви, столбы и сама тьма качались. Летали какие-то обломки, громко хлопая крыльями. Лаяли лисы. Ухали совы. Было отчетливо слышно, как в порту скрежетали рыбацкие шхуны, ударяясь друг о друга бортами.

Мы с Полом, кажется, открывали вторую бутылку, когда неподалеку упало дерево. Пол потирал ладони, он радовался, меня тоже распирало от хохота – у нас обоих было бесовское настроение. Почему-то хотелось раздеться донага, выскочить на улицу с факелом и бегать с воплями! Мы допивали третью, когда крохотное озеро вышло из берегов, соединилось с резервуаром; вода поднялась и поползла, затопила сад, потекла по дороге, заливая остров, нас отрезало. Лайла едва дозвонилась из Свенборга.

«Are you all right?» [24]– кричал Пол голосом лейтенанта из окопа.

«I'm fine» [25], – расслышал он, и ее голос потух, аккумулятор на мобильнике умер.

«She's fine… – проговорил он хриплым голосом, драматично прикрыв глаза, кивнул два раза и повторил: – She's fine…»

Песня в его голове уже начала сочиняться. Руки потянулись к гитаре… Я лихо подбрасывал сучья в камин – аж искры летели! Пол играл и выл вместе с ветром:

She's fine…

She's fine…

She's fine…

Нас затопило. Натянули сапоги, воды было по щиколотку, мы хохотали, поднимая бокалы, Пол орал во всю глотку: «За святого Патрика!., за Сведенборга!.. за Тех-кто-в-море!.. за Тех-кто-дома!.. за Тех-кого-нет-с-нами!..»

Собака мокрыми лапами запачкала все, что оставалось хотя бы чуточку чистым. Ветер снес половину соломенной крыши, свалил ворота, разметал клумбы, унес клетку с декоративным кроликом. Сорвало трубу и карниз. Вода потекла по стенам. Ирландца это только подзадоривало, он хохотал, гоготал, пел и пил. Я пытался что-то поправить, остановить течь, залез на чердак, нашел рулон пластика, швырнул его на чердачный пол, начал разматывать, растягивать, чтобы хоть как-то воспрепятствовать проникновению воды. Потел, пыхтел. Пол хохотал, откупоривал бутылку за бутылкой, кричал мне, чтоб я слез к нему вниз.

– Выпил бы лучше! – кричал он мне. – Брось! Все это тщетно! Со стихией лучше не спорить! Пусть сносит к дьяволу! Плевать! Давай пить! Корабль идет на дно, и незачем драить палубу! Ха-ха-ха!

И снова бренчал и горланил:

I heard her saying

I am fine

and then the storm

cut off the line

but I know

yes I know

She's fine. [26]

Он наливал в бокалы. Они стояли везде, где он проходил. Он наливал, отпивал, ставил, забывал. Бутылки – тоже: доставал, откупоривал, наливал в один, другой бокал, ставил и забывал, терял во мраке и лез за новой бутылкой, и так без конца… Плеснул собаке в миску, в кастрюлю и сахарницу, в чайный сервиз, непонятно для кого выставленный на каминной полке, налил вина в каждую из семи маленьких чашек, будто хотел напоить невидимых духов, слетевшихся на шабаш.

Словно одержимый взрывник, он бродил из комнаты в комнату с бутылками, как с минами, точно искал верное место, куда бы вложить, да так, чтоб при взрыве здание рухнуло сразу, без мучений.

Я лазил по чердаку, ударяясь о низкие балки. Цеплялся за крючья, повисал как кошелка, ветер крутил меня как хотел, врывался внутрь, захлестывая, вырывая пластик, как сумасшедший одеяло из рук санитара. Я бросался на пол. Обрушивал на черное шепелявое покрывало кипы книг, ползал по нему, распластавшись, сдвигал тумбы, из которых выпадали пустые банки с чем-то звенящим внутри, ставил на пластик кадку с засохшим цветком, ведерочко со сгустками краски, бил по пластику башмаком с чем-то деревянным внутри, швырял на него горсти спичечных коробков, гвозди, болты, нечто, что в темноте мне почудилось рогами лося, а после оказалось рулем от велосипеда, укатывал и ровнял его мокрыми ладонями, катался по нему как одержимый, бился как эпилептик. Все было тщетно. Ирландец был прав. Спорить со стихией не имело смысла. Я сделал несколько больших глотков из бутылки, глянул наружу и оторопел: старинная камышовая крыша рвалась на части, ветер вырывал из нее целые охапки. Гудящая, лязгающая невидимыми челюстями чернота их просто пожирала.

Лайла побелела, когда увидела масштабы разрушений. Требовался настоящий ремонт; я полез на крышу, но ничего сделать не смог. Пригласили Ивана; пришли все, даже Мария с детьми. Пока Иван натягивал пластик на крышу, Михаил поправил карниз, водосточную трубу… Что-то сделали, а что-то бросили, я замазывал потом за ними…

И как раз тут приехал словак – альбинос!., человек-оркестр в марш-броске через Татры! Гений! Музыкант высшей категории, суперсаксофонист! Он возненавидел меня с первого взгляда. Как только Пол меня представил ему как «русского писателя», он сразу стал на меня смотреть с очевидной ненавистью! Пол меня предупредил, что у словака были неприятности с режимом… его якобы турнули из государственного симфонического оркестра за то, что он в подпольной группе играл джаз и рок-н-ролл. Сначала турнули из оркестра, а потом дали сколько-то лет лагерей. Но при чем тут я? Побрезговал моим борщом… не говорил со мной… демонстративно выходил из комнаты, когда я входил… За что? С тех пор как он въехал, мне стало совсем не по себе, и самое обидное, что при всей наглядности вызывающего поведения словака Пол ничего не замечал. Потому что на него снизошло вдохновение! Он ослеплен музой! С ним невозможно говорить! Он пригласил этого флейтиста, чтобы тот дунул пару раз в Irish Whistle [27], который Пол заказал специально для записи альбома, специально для словака, чтобы тот воссоздал атмосферу аутентичного ирландского фольклора, в который с головой ушел Пол с тех пор, как его рок-судьба потерпела фиаско. Пятнадцать лет играл рок, пилил гитару с различными рок-звездами, а потом собрал свою банду, и началось… Спасем природу!.. Гринпис, вперед!., земной поклон корням… возвращение к мифологии… Он так увлекся возвращенчеством, что сам не заметил, как очутился посреди фольклора. К нему даже приезжал младший брат Мика Джаггера, чтобы Пол для него на альбом что-то там наиграл. Про брата Мика Джаггера он сказал так: «Между прочим, брат Мика Джаггера куда более толковый музыкант, чем сам Джаггер. Он играет фолк!» Я не выдержал и ляпнул: «Но он все равно остается всего лишь братом Мика Джаггера, не так ли?»