Шпионы - Майкл Фрейн Страница 20

А хуже всего то, что нам неожиданно приходится защищаться от непрошеных гостей. Однажды вечером в густой листве, окутывающей наше укрытие, появляются два карих глаза и широкая насмешливая улыбка. Барбара Беррилл.

– Вы тут все время играете вдвоем, – говорит она. – Что у вас здесь, военная база?

Я смотрю на Кита. Веки у него опускаются, на лице мелькает отцовская гримаса отвращения. Он не отвечает. Он вообще почти не разговаривает с другими детьми из Тупика, никогда не общается с девочками и уж тем более с Барбарой Беррилл. Я чувствую, что мои веки тоже чуточку приспускаются. Я тоже не отвечаю. Меня уязвило ее унизительное для нас предположение, что мы всего лишь «играем в военную базу», а не сидим в дозоре.

– И во что это вы играете? – спрашивает она. – Шпионите за кем-то?

Кит молчит. Я тоже молчу, но сердце у меня падает. Мы-то думали, что действуем под надежным щитом незримости, а выходит, щит наш давно пробит, тайные цели раскрыты. И кем? Какой-то Барбарой Беррилл! Она ставит себя выше нас только потому, что на год старше, но она же ничем не лучше, она и внимания нашего не заслуживает. Все в ней такое мягкое, девчачье. Большие карие глаза, круглое лицо, шлем подстриженных под горшок кудрей, падающих ей на щеки. Летнее школьное платье в сине-белую клетку, с маленькими пышными рукавчиками. Беленькие летние носочки. А больше всего почему-то раздражает висящий у нее на шее чисто девчачий кошелек: в нем она каждый день приносит в школу деньги на автобус и молоко. Он и сейчас на ней болтается. Зачем? Мы же вот с Китом не надели свои школьные фуражки и ранцы. Почему девчонки совсем не такие, как мы?

– И за кем?, – спрашивает она. – Неужели все еще за мистером Гортом?!

Кто бы говорил! А она, что ли, не шпионит за нами? И как она пронюхала про мистера Горта? Значит, уже давным-давно шпионит…

– Ну, выкладывайте! – командует Барбара. – Я никому не проболтаюсь.

Мы с Китом, не поднимая глаз от земли, упрямо молчим.

– Раз вы ничего не говорите, значит, вы взаправду шпионите… Ладно, тогда я всем про вас расскажу.

Карие глаза исчезают.

– А Кит Хейуард и Стивен Уитли шпионят за взрослыми! – громко произносит Барбара.

Слышит кто-нибудь это ее заявление или нет, нам неведомо. Она отходит подальше и снова повторяет свой донос. Помертвев от позора, мы с Китом прячем друг от друга глаза. Теперь мне ясно как божий день, что исчезновения, тайные пометы в дневнике и прочее – все это, как всегда, понарошку, не более чем игра. Даже Киту это ясно. Значит, нам остается только выйти из засады и без лишнего шума разойтись по домам.

Однако мы без слов понимаем и другое: прежде чем вылезать из укрытия, необходимо убедиться, что Барбара Беррилл ушла и не станет свидетелем нашего унижения. Поэтому мы сидим и ждем. Ждем долго, потому что с дальнего конца Тупика доносится ее смех: она потешается над чем-то вместе с братьями Эйвери. Над нами небось.

Тени становятся длиннее. Если я не вернусь домой до восьми часов, мне не миновать жуткого нагоняя. А Киту – порки.

Мы сидим, опустив головы, и прислушиваемся. Легкие торопливые шаги. Мы отрываем глаза от земли. Барбара Беррилл возвращается.

Но это не Барбара. Это мать Кита. На плечи наброшена кофта, руки скрещены на груди; она явно торопится, почти бежит в сторону заходящего солнца. Быстро семенит по дорожке к дому тети Ди, почти сразу выбегает и быстро семенит к углу Тупика. Но к этому моменту мы уже опомнились и тоже домчались до угла… Залитая золотистым светом улица совершенно пуста, до самого почтового ящика в другом конце.

Охота продолжается.

Но теперь мы теряемся в догадках, как и где еще ее искать, ведь все уже испробовано. Бежим к люку, потом к расшатавшейся доске в заборе. Без всякой надежды на успех заглядываем в дома и сады.

Нигде никакого следа. Куда же она подевалась?

Мы опять возбужденно перешептываемся, но тревога и растерянность нарастают. Нам ясно, что час уже поздний, дело идет к ночи. Хочешь не хочешь, а обоим пора идти домой. Я, конечно, уже предвижу, что именно сейчас произойдет. Как только мы подойдем к Тупику, она снова, как ни в чем не бывало, выйдет из дома сестры, будто мы опять оказались в самом начале вечера и все еще впереди.

И действительно, с неотвратимостью ночного кошмара она появляется, но на этот раз в чуть более дальней точке времени и пространства – выходит из дома Хейуардов ровно в том же виде, что и раньше, в той же накинутой на плечи кофте. И кровь опять стынет у меня в жилах от этой непонятной жути.

– Во что вы, золотко мое, все-таки играете? – обращается она к Киту.

Тон у нее спокойный, но голос чуть резче обычного; вдобавок она то и дело нетерпеливо приглаживает волосы, хлопает зачем-то по прикрытому кофтой плечу, и я догадываюсь, что на этот раз она всерьез рассержена на сына.

– Ты ведь прекрасно знаешь правила. Знаешь, когда тебе положено быть дома. Если же вздумаешь вести себя, как малый ребенок, папочка будет обращаться с тобой, как с малым ребенком.

Внешне весь ее гнев направлен на собственные волосы и плечо. Она продолжает приглаживать и хлопать, хлопать и приглаживать, словно бессознательно изображая наказание, которое ждет Кита. Они поворачивают к дому. Ни разу не взглянув на меня.

Напоследок я успеваю заметить, что она трет друг о друга ладони. Скорее всего, приглаживая волосы и хлопая по плечу, она пыталась что-то с них стряхнуть. Теперь же это «что-то», видимо, прилипло к рукам, и счистить его не просто.

И тут меня осеняет. Вещество это вовсе не липкое. Оно противное, грязное.

И еще меня осеняет. Я догадываюсь, куда именно она девалась всякий раз, когда исчезала.

Я вздрагиваю. Крошечные пометы в дневнике – взаправдашние. Наступают безлунные ночи, и все будет куда страшнее, чем мы думали.