Ослиная Шура - Александр Холин Страница 20

– Послушай, девочка, как ты относишься к творчеству Врубеля? – вопрос задан был как бы невзначай, чисто риторически.

– Кого? – спросила Шурочка, будто не расслышав вопроса.

– Врубеля, – повторил Герман. – Никто в этом мире не относится к этому художнику однозначно.

– Не знаю, почему ты спросил именно о нём, – отрешённо пробормотала художница, – но я когда-то виртуально была в него влюблена. Все его демоны, приправленные Лермонтовской поэмой, с детства будоражили моё воображение. Потом влюбилась в прекрасного художника Андрея Ковалевского. Почему-то его работы мне казались связанными неразрывными узами с творчеством Врубеля, хотя в образах картин ничего похожего не наблюдалось. И однажды я даже стихи Ковалевскому написала:

Я вовсе не лезу из кожи,

взвалив непохожести груз.

Но, Боже мой, как же похожи

мильоны блистательных муз.

И я умираю от боли

мильонов протянутых рук.

Какие-то странные роли

игриво играют вокруг.

В кипение жизни, как в тину,

я кину оставшийся рубль

И демон напишет картину

с названьем

«Поверженный Врубель».

– Браво! – Герман театрально зааплодировал.

– Я понимаю – белиберда, но тогда мне это казалось находкой, – извиняющимся тоном промолвила девушка. – Просто каждый автор всегда верит в свою необычность и астрономическую талантливость, какие приходят на границе с гениальностью.

– Не скромничай впустую, вещица получилась занятная, – обрезал Герман. – А спросил я о художнике вот почему: известно, что и Врубель, и Дюрер, и Босх, и ещё косой десяток художников были довольно набожны, но писали демонов. Ну, может, не совсем демонов, но жильцов только инфернального мира, то есть, проклятых ангелов. Не странно ли?

– Ничего странного, – пожала плечами художница. – Все писатели, музыканты, а тем более художники очень легко проникают в инфернальные и параллельные миры, по себе знаю, так что созданные образы гораздо более реальны, чем все вместе взятые материалисты, реалисты и атеисты. Кстати, атеизм – тоже вера, только с обратным знаком.

Герман кивнул: такой ответ его явно устраивал.

– А ты не хотела бы попробовать свою кисть на эту тему?

– Я? – удивилась Шура. – У меня немножко другое амплуа. До сих пор я пыталась показать ранимую и довольно уязвимую душу любящей женщины под ракурсом ещё никому неизвестным. Признаюсь, хоть я и женщина, но той же Серебряковой удаётся много лучше меня передать истинную сущность женщины. Притом, отпадшие ангелы, или их ещё называют аггелами, слишком серьёзная тема. Боюсь, не получится.

– Получится, – заверил Агеев. – Получится. Теперь у тебя будет многое получаться, только не теряй уверенность. Это тоже вера и самая важная в жизни человека. Разве не так?

Его слова не были наигранными: Герман всегда знал, что делал и говорил, а тон, каким это было сказано, заставил поёжиться.

– Откуда ты знаешь? – поинтересовалась девушка. – Говоришь так уверенно, будто гадал на картах или тайком от меня приподнимал недоступную занавесь будущего?

– Знаю, – снова кивнул её собеседник. – Считай, что я твой заказчик. Нужно написать портрет. Портрет Сатаны.

– Кого? – Шура от неожиданности даже поперхнулась. – Кого? Сатаны? А позировать кто мне будет? Дьявола позовёшь? Или инфернального аггела с удивительно прекрасным свиным рылом? Или ты себя на трон князя мира сего посадить пытаешься?

– Ну-ну, остынь немного. Ты прекрасно слышала, кого надо изобразить, – примирительно проговорил Герман и даже погладил Шурочку по голове. – Понимаешь, это должен быть не просто портрет – это должна быть настоящая икона. Только не прими свою работу за какое-то служение злу или тёмным силам. Всё не так прямолинейно, как привыкли толковать ортодоксы. У любой медали две стороны, в каждом человеке две ипостаси, два начала. Существуют и день, и ночь. Всё это создано Всевышним, значит, для чего-то и должно существовать неразрывно одно от другого. Вполне возможно – для воспитания души человеческой. Согласись, что если бы Сатана не нужен был Вседержителю – его бы не было. Так?

Шура неуверенно кивнула.

– Ergo: этот ангел нужен Господу! – резюмировал Герман. – Пусть падший, пусть никакой в своей гордыне, но ведь нужен же! Если бы он не был нужен, то Саваоф отпадшего ангела мог бы давно уничтожить. Ты об этом не думала? Причём, Всевышний никогда не отнимает возможности покаяния. Даже у оступившихся ангелов. Кто знает, может, и этот покается. Меж тем у него нет нынче никакой иконы, а он князь мира сего, князь воздушный. Мы живём в его мире, и он достоин иметь свою икону!

– Где, говоришь, живём, в аду что ли? – кисло улыбнулась Шура. – Ведь Бог низверг Денницу в Преисподнюю – в Писании сказано.

– Пусть так, ядовитая ты моя, – согласился собеседник. – Тем более надо написать ему икону. Знаю, задача не из лёгких, но, согласись, стоит того, чтобы попробовать. А тебе самой будет даже интересно. Тем более, что ты будешь единственной, сделавшей такой рискованный шаг. Но кто не рискует, тот не пьёт шампанского – гласит старая истина. Притом, икону Сатане ещё никто не писал – ты будешь первой! На это тебе нечем будет возразить, да и возражать весьма трудно, так что соглашайся.

Шура послушалась своего наставника. Не то, чтобы сразу вспыхнула этой инфернальной идеей, просто, чтобы Герман отвязался. Он своим ненавязчивым давлением уже начинал доводить Шуру до нервического состояния, и художница решила выполнить просьбу с тем, чтобы избавиться навсегда от дальнейшей непрошеной мужской дружбы.

Для начала девушка перечитала гоголевский «Портрет», «Мастера и Маргариту» Булгакова, не забыла также «Франкенштейна» и «Портрет Дориана Грея». Потом пошла в библиотеку, целый день листала альбомы с репродукциями Босха, Дюрера, Врубеля.

Придя домой, прокрутила несколько раз диск с концертом Вагнера. Музыка больше всего повлияла на психику девушки. Возник нужный настрой, именно тот, инфернальный: не выключая музыки, художница, невольно принимая участие в несравненном полёте валькирий, сделала несколько набросков ещё не возникшей в сознании иконы.

И вот этот образ, который она держала сейчас в руках, получился наиболее удачным: на нём стало проявляться лицо, смотреть на которое без содрогания было невозможно. Только Шуру, как автора, это не устраивало. По её мнению лицо изображённого было мёртвым. Может быть, не совсем мёртвым, но без той «искры Божьей», которая даёт почувствовать внутренний огонь. Хотя какая «искра Божья» может быть в глазах, либо в уголках искривлённых губ отпадшего ангела? Недаром в Евангелии говорится, что дьявол – это обезьяна Бога. В конце концов, художница забросила портрет в другую комнату, постаралась забыть об этих неудавшихся пробах, потому что её страшно раздражали работы, которые не получались.

Потом была сатанинская месса, то есть мистерия посвящения. Видимо Герман обо всём догадывался, иначе, зачем бы ему совершать над ней обряд мистического посвящения? Тем более, что Шура доверяла больше Богу, чем Сатане. Ведь князь мира сего никогда не сможет дать доступ к тому сгустку энергий, какой здесь, в его владениях, напрочь отсутствует и является именно как дар Свыше.