И узре ослица Ангела Божия - Ник Кейв Страница 20

— Черви съели Эла… и Ма тоже съедят.

Эби По укутал женщину простыней и усадил ее тело у подножия дорожного столба, надпись на котором от времени стала неразборчивой. Девочка медленно побрела в горы, и проповедник последовал за ней. Он все время озирался по сторонам, словно за каждым камнем и деревом притаилось по грешнику.

Через семь месяцев Эби По спустился в долину с Черной Мортоновой гряды.

Пинта самогона плескалась в седельной сумке, по шестизарядному револьверу болталось на поясе с обеих сторон.

Даже когда револьверы Эби По оставались в кобуре, неукротимый дух проповедника сохранял присущую ему суровость; завладев церковной кафедрой, Эби обрушил на головы собравшейся паствы, в которой уку–литы смешались с неукулитами, поток яростных проклятий, безумных пророчеств, откровений и манящих обетовании, убедительность которым добавляли его строгое одеяние и энергичные жесты. Упрямые в частностях, но в целом жаждущие наставления души верующих заколебались.

Пара укулитов из старшего поколения попытались озадачить проповедника коварными вопросами, но По с легкостью выскользнул из расставленных ими капканов. Даже злонравная Уильма Элдридж, всегда готовая клюнуть любого, вынуждена была отступить. После настойчивых заявлений Эби о том, что в него вселился дух пророка Илии и что Сам Шсподь направил его стопы в эту долину, Уильма подкатила в своей скрипящей инвалидной коляске поближе к кафедре и сказала: — Простите мне мое невежество, Пророк По, но какое знамение дал вам Господь, дабы вы уверовали, что вы тот, за кого себя выдаете?

— Только слепой не видит этого, — ответил По и бесстрашно сделал шаг в сторону калеки.

— Но может быть, Всемогущий даст ясное знамение и нам? — отозвалась Уильма, вцепившись руками в колени своих расслабленных ног так сильно, что побелели пальцы.

— Тот, кто закрывает глаза, дабы не узреть сияние дня, слепее того, кто потерял свои глаза.

И с этими словами проповедник простер свой обвиняющий перст и описал рукою недлинный полукруг, указуя на присутствующих.

Не произнеся ни слова, По позволил медленным скрипучим звукам инвалидного кресла дать ответ за него. Пристыженная Уильма Элдридж отступила, оставляя на полу грязные следы колес.

— А вы, — возгласил По, когда кресло наконец перестало скрипеть и внимание собрания вновь обратилось к проповеди, — вы, восседающие гордыми кочетами на навозных кучах и самозабвенно роющиеся в скверне мира сего: вы, которые поклонялись Диаволу и целовали его под хвост, — молите о пощаде Всемогущего Господа Бога Нашего, ибо изготовлена стрела гнева Его в руках у ловца и прям и верен полет ее, как путь в Царствие Небесное.

Молитесь, уподобившиеся скотам, ибо ловец уже в пути! Пронзит Он порочные сердца и разметает во прахе кости грешников.

— И где же он, этот ловец? — спросил чей–то дрожащий голос.

— Он уже перед вами, — сказал Эби По.

Я тоже слушал первую проповедь Эби По, затаившись внизу, под полом церкви, который возвышался над землей на два фута, удерживаемый сосновыми сваями.

Оттуда мне было ясно слышно каждое слово. Я слышал все: хромую поступь Эби По, и то, как покорная толпа торжественно возглашала «Аллилуйя!», и то, как скрипели колеса инвалидного кресла. И по тому, как громогласно Эби По изрекал свои истины, я понял, что он не только вводит в заблуждение других, но и обманывается сам.

«Где он, этот ловец?»

«Он уже перед вами!»

Ха! Какая ирония заключалась в этих словах! Бедный заблудший По! Он и сам не подозревал, как близко к истине оказалось его пророчество! Ах уж эти святые и святоши. Ха! Пророчества исполняются, но слава всегда достается другому. Знал бы он, что ловец, о котором его вопрошали, был в действительности не кто иной, как л!

«Где он, этот ловец?»

«Он уже под вами!»

Половицы скрипнули, когда собравшиеся встали и направились к выходу.

Опасаясь, что меня легко обнаружат на окружавшей молитвенный дом площади, где негде было укрыться, я заполз под парусину, набро* шенную на штабель сосновых досок. Я услышал, как укулиты спускались по лестнице прямо над моей гатси вой, но мне нечего было бояться в моем убежище. Я только закрыл глаза и с наслаждением вдыхал приятный запах сырости и мокрой парусины. Грозди алых цветов распускались за моими закрытыми веками. Паутина легла на мое лицо, и пауки дремы плели сеть восхитительных грез. Я грезил, что я ловец, нагой и прекрасный, с луком в руках и с колчаном за спиной. Я грезил, что выслеживаю неведомую Добычу в высоком тростнике и что там, где я прошел, остается след из подстреленных мною тварей. Внезапно у меня на пути встает Кози Мо, босая, на плечах у нее накинут только тоненький белый халатик. Я стыжусь своей наготы, но она улыбается и манит меня к себе, и хотя я не терял присутствия духа, даже сражаясь с ужасными хищниками, я весь дрожу как лист от близости Кози Мо. Колышущееся одеяние спадает с ее плеч, обнажая грудь, живот, бедра, ягодицы.

Тонкая ткань искрится и потрескивает, сползая по обнаженной коже, и падает к стопам Кози Мо. Ногти на ее ногах покрыты красным ла^ ком. В наготе своей она бесподобно прелестна, а молодые побеги запутались в ее золотых локонах.

Пантера крадется за Кози Мо сквозь густой тростник — и я, в восторге от того, что представился случай показать мою охотничью доблесть, натягиваю лук, прицеливаюсь и посылаю стрелу, и стрела пронзает сердце исси–ня–черной кошки. Вслед за пантерой из тростника выскакивает гончая с окровавленной пастью, но и она падает, пораженная моей стрелой. Кози глубоко вздыхает, и холмы наслаждений на ее груди высоко поднимаются, как две полные золотые луны. С неба на Кози Мо устремился орел, но я успеваю вонзить стрелу в его пернатую грудь. Кози издает сдавленный крик и восклицает «Ах, Джок!», потому что сверху вместо орла, ломая тростник, рухнуло мужское тело. Грудь мужчины густо поросшая белыми перьями, пронзена тремя стрелами, а в перьях копошатся маленькие иссиня–черные твари, похожие на собак и пантер. Мужчина испускает последний вздох на руках у Кози Мо. Я подхожу, выдергиваю стрелы из тела и вкладываю их обратно в колчан. Раздаются звуки арфы, и тотчас же кровь на теле Джока Сноу высыхает и черные твари, ползающие в перьях, цепенеют. Музыка звучит еще громче: стаи крылатых купидонов спускаются с неба как посланники любви. Купидоны выпускают в воздух тучи крохотных серебряных стрел из своих украшенных завитками луков. Стрелы поют на лету и впиваются в кожу Кози Мо, и Кози Мо умирает, потому что стрелы были напитаны гадючьим ядом. Но я ловец, и рука моя тверда. Я расстрелял весь свой колчан, целя в сердце розовым крылатым мальчишкам, и сразил всю их стаю. Высокие стебли тростника качаются, потревоженные стрелами. Я ложусь рядом с телом Кози Мо, накрываю ее лицо окровавленным халатом и слушаю, как стонут в наступивших сумерках умирающие купидоны. Желтые цветы. Красные цветы. Я вдыхаю аромат ее белья, аромат сырости и влажной парусины.

Эби По решил не терять времени и не связывать себя границами здравомыслия.