Йогиня. Моя жизнь в 23 позах йоги - Клер Дедерер Страница 20

Еще до того, как мы с Брюсом поженились, мы ездили в отпуск на Гавайи и там совершенно влюбились в одну маленькую девочку. Мы жили в коттедже на территории старой плантации, в тихой западной части Кауаи, там, где дни тянулись без происшествий. Можно было с утра до вечера смотреть на бурые волны и представлять, что где-то там — Япония. Найти гигантскую пальмовую ветку было целым событием. Плантация была маленькой, с приземистыми деревянными домами и баньянами в несколько раз больше домов. И вот в коттедже напротив нашего жила девочка лет четырех с родителями. По утрам она выходила из дома, пританцовывая, и здоровалась с нами, пока мы пили кофе на крыльце. У нее были длинные каштановые волосы, свободными кудрями падавшие на спину. Наверняка были у нее и какие-то платья, но мы видели ее только в купальнике.

Эта девочка воплощала собой все идеальные представления взрослых о детях. Она танцевала на лужайке, вешала на уши цветы, как сережки, на полном серьезе призналась нам, что хочет быть русалкой, когда вырастет. Мы прозвали ее эльфом.

Но однажды утром эльф не вышел из дома, как обычно. Мы подумали, что она уехала. Немножко расстроились, но так часто бывает в отпуске: не успеваешь попрощаться с новыми знакомыми. Выпив целый кофейник, мы пошли на пляж. И проходя мимо дома нашей девочки, увидели ее растянувшейся на крыльце. Голова безжизненно свисала набок.

— Доброе утро, — сказал мой муж.

Девочка скатилась с крыльца, холодно взглянула в нашу сторону и пробурчала:

— Уходите.

Затем медленно и печально взобралась обратно на крыльцо и свернулась клубочком.

Поза ребенка.

После этого наш эльф уже нас так не очаровывал.

Нам хочется, чтобы дети светились радостью и легкостью, потому что таким мы хотим помнить наше собственное детство. Когда я была маленькой, взрослые тоже хотели, чтобы я была эльфом: жизнерадостным, открытым, счастливым. Главное, счастливым.

1973 ГОД

Когда мне было шесть лет, у меня не было велосипеда, не было его и у моих лучших подруг Бриджет и Мари. Их маму звали Маргарет, и она дружила с моей мамой. Наши бабушки — мама моей мамы и мама Маргарет — тоже были лучшими подружками и жили на Восьмидесятой улице в северо-восточном Сиэтле, где концентрировалась ирландская католическая диаспора. Теперь ирландцы рассеялись по всему городу и живут, где им вздумается. Национальная и религиозная принадлежность перестала быть определяющим фактором существования.

К Маргарет всегда можно было залезть на коленки, хоть у нее самой было шестеро детей. Бриджет и Мари жили в паре кварталов, в Лорелхерсте, зеленом районе с суровыми особняками в стиле Тюдоров, красивыми кирпичными домами и большими каркасными коттеджами на изящных лужайках. Мы гуляли от нашего дома к их дому — где игрушек больше, чья мама лучше угостит — и, исчерпав ресурсы нашего дома, шли к ним. Моя мама порой была не в настроении, а их — часто занята, вот мы и мотались туда-сюда.

Лет с четырех-пяти мы повадились ходить в «Кондис», кондитерский магазин на углу Сэнд-Пойнт-Уэй. Там, если потрогаешь конфету, надо было ее купить. Мари была на пару лет старше нас с Бриджет, поэтому она у нас считалась за главную.

Мы всегда ходили коротким путем через научный центр (был у нас такой) между нашими домами и магазином. На территории центра было много лужаек, прудов, и он был окружен лесом, где старшие мальчишки прятали в секретных местах свои «Плейбои».

Мы шли под горячим солнцем. Извилистые тропки и плакучие ивы на территории центра были призваны, видимо, стимулировать мыслительный процесс, но в моем случае это не работало. А вот Мари думала, думала постоянно, была погружена в мысли, как все старшие дети. У детей постарше всегда были идеи, задумки, планы. Рядом с этими гигантами интеллекта, замышляющими хитрые стратегии, мы, младшие сестры и братья, дети помладше, казались тупыми, как пробка, палка, младенец.

Пора выбирать велосипеды, сказала Мари. И поскольку была старше, ей досталось выбирать первой.

— Мой будет лиловым, с блестками и сиденьем в форме банана.

Бриджет тоже быстро спохватилась:

— А мой — красно-бело-синим (в 1970-е это была самая модная расцветка, и все звезды носили такие костюмы), со звездочками на сиденье. В форме банана, — поспешно добавила она.

Два самых лучших велика выбрали! Мне долго пришлось придумывать.

— Небесно-голубой. С блестками. Сиденьем в форме банана. И корзинкой для цветов. — Слабовато, конечно, но что я могла поделать? Они же не оставили мне выбора. Лиловый и красно-бело-синий уже заняты, а все остальное заведомо хуже. Конечно, теперь у всех детей из мало-мальски обеспеченных семей есть велики, но тогда это казалось невероятным; приходилось ждать, пока старший брат или сестра перерастут свой, и только потом кататься.

Мы шли в горку и не катились на воображаемых велосипедах, а представляли, что толкаем их. Наши отцы были на работе и работали. Мамы сидели дома и курили. Братья гуляли в лесу, разглядывая промокшие под дождем порножурналы. Мы думали, так будет всегда.

Таким я помню свое детство: когда-то отец тоже жил с нами и красил французские окна в доме. Был солнечный субботний день, один из тех, которые так приятно провести, лежа на диване и читая комиксы про Арчи. На папе была шляпа для рыбалки — старая, в пятнах, — а мама заглянула на кухню и склонилась к нему для поцелуя. Теперь, вспоминая тот день, я понимаю, что поцелуй был необычным, потому что мое сердце тогда от радости подпрыгнуло. Я запомнила тот момент, он был прекрасен.

Не знаю, сколько времени прошло с тех пор — может быть, годы или несколько дней, — но однажды папа исчез. Как будто растворился. Никто больше не звал меня молочной королевой, когда я ела масло прямо из масленки. Его высокая худощавая фигура, смуглое лицо, его нежность, стеснительность, улыбка — все это пропало куда-то, хотя, казалось бы, было столь неотъемлемой частью нашего дома. Как молоко, как чистое, аккуратно сложенное белье, всё это было нужно мне, но я не представляла, что без этого придется обходиться.

Теперь он звонил мне по телефону. Это, как и тот поцелуй, казалось совсем необычным. Папа в телефонной трубке, его голос внутри. Ему там было не место. Я сидела за маленьким деревянным столиком на кухне и разговаривала с ним, как взрослая.

— Где ты? — спросила я.

— Живу пока в гостинице, — ответил он спокойным, низковатым голосом.

— Ой! — Я даже не догадалась сказать, что скучаю по нему.

Зато он догадался:

— Я по тебе скучаю.

Я задумалась на минутку, а потом спросила:

— Что ты ел на обед?

Раньше, когда он еще жил с нами и был моим обычным папой, каждый день за ужином я спрашивала, что он ел на обед сегодня на работе. В ответ он всегда рассказывал какую-нибудь историю: например, что ходил в дорогой ресторан с президентом рекламной фирмы. Или съел бутерброд с ветчиной и печенье прямо в кабинете, за рабочим столом. Или нашел новую закусочную, где классно делают гамбургеры. Такой уж он был человек — с серьезностью отвечал на все вопросы. Может, потому мать его и бросила? Или он ее? Мы так этого и не поняли. Как бы то ни было, мне хотелось знать, что он ел на обед.