Захват Московии - Михаил Гиголашвили Страница 20

Семья деда не особенно жаловала нацистов — а кто их, кроме солдатни и люмпен-пролетариата, жаловал?.. Кому могло понравиться, что в праздники и воскресенья по домам ходит патруль и считает куски мяса в кастрюлях и поросят в хлеву?.. Если кусков больше, чем членов семьи, семья тут же бралась на заметку, следовал настоятельный совет побольше жертвовать в казну НСДАП, не то хуже будет, а поросята конфисковывались и с визгами резались тут же во дворе, по тарифу, под расписку.

Условия переезда были столь заманчивы, что Адольф с женой и дочерью, моей мамой, решил перебраться в Познань, где сразу получил чью-то огромную квартиру, хорошую зарплату и начал работать в бюро — чертить и делать расчеты.

После Курской битвы в армию пришлось забирать всех, в том числе и Адольфа, вполне цивильного человека, который ничего, кроме карандашей и циркулей, в руках никогда не держал. «Раз Адольфом зван — должен идти на фронт!» — кисло шутили домашние.

После месячных сборов, в первую же вахту с Адольфом случился конфуз: стоя на часах, он не узнал генерала и заставил того лезть в карман за удостоверением, чего генерал перенести не мог и на дружеском обеде с командиром части спросил, что это за круглый идиот, который не знает начальства в лицо: «Что, Адольф?.. Такое имя позорит! Болван! Его надо проучить». И Адольф тотчас же из-за стола был послан обучаться на минёра. Уже будучи в учебном взводе под Ганновером, он узнал, что вся его прежняя часть разбомблена в эшелоне, шедшем на Восток. И офицер сказал ему: «Счастливчик! Заново родился! Недаром Адольфом зовут!»

— Ага, судьба прошлась мимо, плечиком задела, о себе напомнила… — ядовито заметил Павел Иванович, медленно выпивая водку из стаканчика.

Полгода дед учился на курсах минёров. Как-то курсанты веселились на плацу — от нечего делать надевали каски, клали на них лимонки и взрывали их, чтобы доказать надёжность германской металлургии. Недалеко от Адольфа какой-то молодой лейтенант, демонстрируя противотанковую мину, со словами: «Она взрывается, только если на неё наедет! Не меньше! Смотрите!» — в учительском рвении вскочил на мину — и был разнесен в клочья. Деда спасли тела курсантов, стоявших вокруг. «Адольф-везунчик!» — стали его называть: ведь погибло десять человек, а он не получил ни царапины.

— Второй раз судьба сигнал подала — я тут, не забывайся и не выебывайся! — Божий одуванчик разлил водку.

Первым местом службы Адольфа стала Нормандия, где он послушно минировал причалы и исправно шпиговал смертью песок пляжей, чтобы затруднить высадку союзников. Он старался не терять бодрости духа, хотя понимал, как и все, что война проиграна.

После капитуляции он был взят в плен французами, которые тут же, в Нормандии, соорудили лагерь, согнали туда пленных, под надзором американцев вели себя с пленными сдержанно, но без американцев били и унижали, как могли. Ему перепадало вдвойне — «Адольфу — тройной тариф!»

Как-то в лагерь приехал французский генерал с приказом разминировать пляжи. Но в огромном лагере было всего несколько человек, которые разбирались в этом деле. Среди этих несчастных счастливчиков был и Адольф, которого генерал назначил главным, посадил на хороший паек, а в ученики дал толпу пленных немцев, понимая, что мало кто останется в живых после этих «учений».

И вот на одном уроке Адольф вытащил из песка мину, которую когда-то сам и поставил! Ему ли не помнить примет и зарубок, где что было вкопано и зарыто! Он разволновался, стал вывинчивать запал. Но запал успел заржаветь в сыром песке, треснул, и мина взорвалась у Адольфа в руках.

Какое-то время он лежал один — никто не рисковал по минному полю подходить к груде рваного мяса и белых костей. Да и какой смысл?.. Когтистыми баграми оттащили тело в яму с трупами и припорошили хлоркой — не засыпали только потому, что завтра собирались довалить её доверху трупами пленных немцев, которых французы решили гонять по минному полю, как коз — так разминировка выходила дешевле и продуктивнее. «Адольфу — Адольфова смерть!»

Под утро дедушка очнулся. Без рук до локтей, без одного глаза и без правой ноги до колена. На его счастье, он был так обильно засыпан хлоркой, что она остановила кровоток. Его заметила похоронная команда из немцев, не поленилась вытащить, хирург обработал раны, произвел ампутации, сказав, что хлорка дезинфицировала раны, и Адольф остался жить — но в виде полуслепого хромого обрубка, с лицом в серых татуировках из жженого пороха.

— Вишь ты, в третий раз судьба бабахнула, но помиловала, — удивились старички и немного поспорили о том, не лучше ли сразу застрелиться, чем жить в таком виде. «Да как застрелишься, когда рук нет? И чем? И где пистолет? На Большом Каретном?»

Да, так судьба в третий раз ударила его, в него, по нему, но не переместила в мир иной, оставила в живых, что само по себе было безмерным счастьем по сравнению с полной бедой мертвых.

Около полугода дед Адольф существовал в лагере, лежа на нарах или сидя на земле около барака. Зрелище было такое жалкое, что даже французские патрули не трогали его, а другие пленные помогали ему пить баланду и спускать штаны. Когда я потом спросил его, о чем он тогда думал, он ответил: «Мысли бегали по кругу, искали выход, хотелось жить — вот и всё».

— Ну да, а как же, это всегда так, а как по-другому, не выходит никак, ни в какую, только так и не иначе, ничего другого, без никаких… — поддакнули старички цепью нарастающих наречий.

Потом были подписаны договоры, всех пленных набили в вагоны для скота и отправили в Германию. Не забыли и Адольфа. Но случилась беда — воры ночью на станции умудрились отцепить от эшелона последний вагон с провиантом, так что в Германию поезд в конце третьей недели доехал, забитый трупами.

Однако судьба в четвёртый раз выдернула Адольфа из влагалища смерти, ему опять повезло — как раненый, он ехал в лазарете, где еда для больных была складирована прямо в вагоне. А есть и пить ему помогал один русский солдат, Павлюша, хорошо знавший немецкий язык и каким-то образом затесавшийся среди пленных немцев. Он дедушку и спас — кормил и поил его.

— Да, хорошие люди везде есть, — сказал божий одуванчик, разливая остатки водки.

— И плохих тоже предостаточно… Может, шпион был какой этот Павлюша, власовец-бандеровец?.. Чего русскому было надо среди пленной немчуры? — Павел Иванович возмущенно трясанул желтоватыми жировыми соплодиями, на которые уже было совсем не противно смотреть… Напротив, как хорошо сидеть в Москве и пить водку с ветеранами… И про танки всё знают… И про войну всё понимают… Это еще Хорстович отмечал: если говорить с англичанами, французами, американцами о войне, они обычно рассказывают о том, что было с ними и с их друзьями, а русские — всегда о том, что было с немцами — тактика, вооружение, мортиры, гаубицы, подлодки, — а о себе молчат.

Я застал дедушку Адольфа бодрым стариком, который отлично управлялся с предметами. К ноге был приспособлен особый костыль. Для еды и всяких мелких дел были специальные вилка, ложка, нож, отвертка, шило, топорик, все — с железными ободами, в которые дед вставлял свои обрубки. Тарелка стояла на высокой подставке, чтобы удобнее отправлять еду в рот. Он приспособил косу к своим культяпкам — и косил траву, следил за растениями, рыхлил землю. Цепочка от часов у него была приспособлена поднимать и опускать змейку на ширинке… А в особом браслете закреплялись кисточки и карандаши, когда дед выходил на природу рисовать пейзажи — он с юности увлекался рисованием. Пейзажи покупали туристы. Другими доходами деда были разные инвалидные пособия и бесплатные услуги, так что дед мог часто ездить с бабушкой на курорты, но в Нормандию ехать-ездить наотрез отказывался. «Я уже там побывал, с меня хватит, — говорил он, ловко закуривая сигарету от специальной зажигалки, — больше судьбу гневить не хочу, хватит».