Различия - Горан Петрович Страница 20

Тршутка. Я уже говорил, что это ее прозвище, потому что имя и фамилию она изменила, когда перебралась за границу. В том, в чем была, то есть в бабушкиной шляпке, бархатных перчатках для дневных выходов, в ожерелье из гематитов и в отечественной джинсовке. Накануне войны. Сначала о ней никто ничего не знал. А потом фотография Тршутки появилась на обложке одного из самых известных глянцевых журналов. Она была снята в окружении безукоризненных, одинаковых лицом и телом красоток. Собственно, единственное их отличие состояло в экстравагантных моделях одежды, созданных самой Тршуткой. Так было написано под обложкой, в большой статье с десятком цветных фотографий, под заголовком «Balcan dreams by Trshutka».

Соединяя несоединимое, Trshutka очень быстро стала тем именем, без которого не мог обойтись ни один из мировых показов моды. Хорошо информированные источники сообщали, что она разбогатела настолько, что могла теперь позволить себе всё. Тем не менее она никогда не жила в квартире площадью больше двадцати пяти квадратных метров. Правда, таких квартир-мансард у нее было ровно двадцать. В самых экзотических уголках мира, в самых красивых городах, в самых элитных кварталах. Это было ее страстью — коллекционировать мансарды (только комната, ванная и вид из окна) по всему свету, неподалеку от тех мест, где ей приходилось бывать по работе и где она никогда не задерживалась дольше чем на три недели, перемещаясь из одной в другую с такой легкостью, словно их разделяли лишь межкомнатные двери. Иногда в течение недели меняя по семь видов из окна, выходившего то на нью-йоркский Центральный парк, то на мексиканские вулканы вокруг Сьюдада, то на флорентийские палаццо с их фасадами цвета зрелого граната, то на покрытое рябью Женевское озеро, то на Сену и Эйфелеву башню, наряженную, как исполинская елка, то на какую-нибудь кипящую от зноя улицу в центре Марракеша, то на золотой песок лагуны индонезийского архипелага, еще не внесенной в каталоги туристических агентств.

Тршутке писали все ее бывшие парни, а их было немало, с просьбами помочь в получении визы и прочего. Она ни с кем из них не общалась. Но ее личный секретарь каждый раз высылал должным образом оформленное приглашение, необходимое для поездки, а также чек на сумму, достаточную для покупки авиабилета и первых месяцев жизни на чужбине. Сама же она не черкнула в ответ ни строчки. Только однажды на большом вертолете в родной город Тршутки прибыла ее свита: вышеупомянутый личный секретарь и с ним знаменитый врач-ревматолог, две медицинские сестры и четверо настоящих негров-секьюрити; они приехали забрать ее бабушку. И как утверждают все те же посвященные, теперь бабушка проводит свои дни на прекрасном курорте, окруженная вниманием и уходом, в тростниковом шезлонге на берегу моря, под сенью своей шляпки (тончайший фетр «нулевка», бордовая лента натурального шелка, все прекрасного довоенного белградского качества, салон «Парижский филиал»).

Тршутка, как и просил Отто в своем завещании, в точности исполнила все, что касалось его останков. Прах Отто она доверила морским волнам. Где именно, не так уж и важно. Потому что он, который никогда в жизни не путешествовал, теперь, носимый подводными течениями, уже наверняка побывал даже в самых удаленных концах света.