Торжество возвышенного - Нагиб Махфуз Страница 20

Старый дом и одиночество — мои спутники с первых лет жизни. Я помню его наизусть. Его ворота в форме арки. Смотровое окошко с железной решеткой. Комнаты на двух этажах с высокими потолками и покрашенными деревянными балками, кафельным полом. Старая выцветшая мебель, диван, тюфяки, циновки, коврики. Витражи в дверях из кусочков разноцветного стекла — красного, зеленого и кофейного. Населяющие его мыши, сверчки, ящерки. Крыша с натянутыми, как провода трамвая или троллейбуса, бельевыми веревками. Летом до сумерек с нее просматриваются другие крыши, кишащие женщинами и детьми. Я гуляю по крыше один, здесь всюду раздается мой голос, твердящий урок, читающий стих, разучивающий отрывок из пьесы или напевающий песню. Я смотрю на узкую дорогу, следя за живым потоком, высматриваю, с кем бы поиграть. Мальчик зовет меня:

— Спускайся!

А я отвечаю:

— Дверь заперта, а ключ унес отец.

Я привык к одиночеству и днем и ночью, я его не боюсь. Я не боюсь чертей. Отец говорит со смехом:

— Чертей нет, только люди…

Мать всегда говорила мне:

— Будь ангелом.

В свободное время я развлекался тем, что гонял мышей, ящериц и сверчков. Однажды мать сказала:

— Когда ты был младенцем, я брала тебя с собой в театр в кожаной сумке и укладывала рядом на диван в кассе. Часто в театре я кормила тебя грудью.

Я не помню той поры, но мне вспоминается относительно раннее время, когда мне было четыре или около того, и я гулял по холлу театра либо за кулисами. Я слушал, что произносят актеры, то там, то здесь заучивающие свои роли. В моих ушах звучали гимны добру, проповеди, обеты злу и аду. Так я получал воспитание, данное мне не отцом и не матерью — их никогда не было рядом, они или спали, или работали. Вместе с отцом я присутствовал на премьерном показе каждого спектакля и проводил время либо в свете рампы, либо спящим. Там же из рук Фуада Шельби я получил в подарок первую книгу — о сыне султана и ведьме. Так в театре я узнал, что есть добрый герой и злой демон. Ни у одного из моих родителей не было времени, чтобы наставлять меня. Отец совсем не заботился о моем воспитании, а забота матери ограничивалась тем, что она давала мне странное напутствие:

— Будь ангелом.

Про ангела она объясняла мне, что он любит добро, избавляет от страданий, чист телом, и одежда у него тоже чистая. Так, за меня серьезно взялся театр, потом школа, когда пришло ее время, и чужие люди, никак не связанные с моими родителями.

Поэтому я полюбил школу сразу же, как туда попал. Она спасла меня от одиночества и щедро одарила друзьями. Делая каждый шаг, я мог рассчитывать только на себя. Я просыпался рано, съедал холодный завтрак, состоявший из сыра и вареного яйца на тарелке, накрытой полотенцем. Одевался и как можно тише, чтобы не разбудить спящих родителей, выходил из дома. В полдень я возвращался и сталкивался с ними, когда они уже собирались уходить в театр. Я оставался один, делал домашнее задание, после играл сам с собой или читал книги — на первых порах рассматривая картинки. И в этом заслуга дяди Абду, продавца подержанных книг, сидевшего на развале у мечети святого аль-Шаарани. Ужинал я сыром и халвой, а после засыпал. Только с полудня до сумерек я был под присмотром родителей. Но часть и этого короткого времени уходила на сборы в театр. На заботу и ласку оставалось совсем чуть-чуть. Сердцем я тянулся к ним и тосковал. Красота, притягательность, нежность матери и ее ангельская натура, которой она ожидала и от меня, очаровали мою детскую душу. Отец казался мне чудесным человеком — он остроумно играл со мной и много шутил. Настроение короткой встречи не омрачалось ни предостережением, ни нотацией, ни угрозой. Он предпочитал обратить все в шутку и смех. Самое большее, он говорил мне иногда:

— Наслаждайся своим одиночеством, ты — король дома. Чего еще можно желать? Самостоятельный мальчуган, без посторонней помощи. Так жил твой отец, ты пойдешь еще дальше…

Мать поспешно вставила:

— Он ангел. Будешь ангелом, дорогой?

Я спросил у отца:

— Дедушка и бабушка тоже оставляли тебя одного?

Он ответил, смеясь:

— Что касается твоего деда, то он покинул меня еще до того, как я успел с ним познакомиться. А твоя бабушка служила в министерстве внутренних дел…

Мать нахмурилась, и мне показалось, что в его словах была какая-то тайна. Она пояснила:

— Твой дедушка умер рано, за ним последовала бабушка, и твой отец остался один…

— В этом самом доме?

— Да.

Отец добавил:

— Если бы стены могли говорить, они рассказали бы тебе много удивительного…

Это был дом не только одиночества, но и согласия. В то время отец и мать были любящими супругами, так мне, по крайней мере, казалось с полудня до вечера. Они беседовали друг с другом и шутили. Оба проявляли ко мне искреннее внимание. Отец стремился многое мне рассказать, но мать останавливала его, бросая предупреждающий взгляд, который я иногда замечал и который вызывал у меня вопросы. Момент их ухода был самым болезненным. Поэтому я с нетерпением ждал четверга, чтобы пойти с ними вместе на спектакль. Чем больше я читал и познавал, тем больше я просил карманных денег на покупку книг. В результате я собрал целую библиотеку из подержанных детских сказок. Как-то отец спросил меня: