Левиафан - Пол Остер Страница 20

Это продолжалось около трех недель. На следующий день я снова увидел прежнюю Фанни, загадочный островок покоя. Она, конечно, уже не была для меня такой, как раньше, но бесшабашность и агрессия, поразившие меня накануне, исчезли бесследно. Постепенно я начинал привыкать к нашим новым отношениям, к приливной волне желания. Бен сидел в своем Голливуде, а я, если у меня не было Дэвида, проводил ночи в его постели, с его женой. Я считал само собой разумеющимся, что мы с Фанни не расстанемся, даже если это поставит крест на моей дружбе с Саксом. Но до поры до времени я держал свои мысли при себе. Я был захвачен всеми этими переживаниями, и не хотелось торопить события. Так, во всяком случае, я объясняю свое молчание. Что касается Фанни, то ее, кроме следующей нашей встречи, кажется, ничто не интересовало. Мы предавались любви молча и яростно, до полного изнеможения. Мне нравились ее томность и податливость, гладкость ее кожи и то, как она закрывала глаза, стоило мне поцеловать ее в шею. О большем, в первые недели, я и не мечтал. Я жил ради этих прикосновений, ради тихой горловой музыки и выгибающейся в моих руках спины.

Я представлял себе Фанни в роли приемной матери моего сына. Представлял дом, в котором мы будем жить вдвоем до конца наших дней. А также бурные сцены с Саксом, прежде чем все это станет возможным. Не исключено — дойдет и до драки. Я был ко всему готов, и даже рукопашная с закадычным другом меня не пугала. Вытягивая из Фанни подробности семейной жизни, я ждал жалоб, которые бы оправдали меня в собственных глазах. Если он плохой муж, значит, мои планы отнять ее у Бена имели под собой моральные основания. Я не краду у него Фанни, я ее спасаю, и моя совесть чиста. Наивный, я не понимал простой вещи: семейные разборки могут быть проявлением любви. Фанни страдала от распутства мужа, романы Сакса на стороне причиняли ей боль, но вместо ожидаемых обвинений в его адрес я слышал лишь мягкие упреки. Рассказывая мне о его женщинах, она облегчала душу; согрешив сама, терпимей относилась к его прегрешениям. Справедливость — в принципе «зуб за зуб». Жертва превращается в палача, и чаши весов приходят в равновесие. Я много чего узнал от нее о Саксе, но ожидаемых козырей на руки так и не получил. Скорее, ее откровения произвели обратный эффект. Однажды, услышав от Фанни некоторые подробности о его тюремном заключении, я понял, что Сакс не раскрыл мне и половины всех ужасов — избиения без поводов, угрозы и преследования, возможно, даже изнасилование. Как я мог после этого испытывать к нему неприязнь! Сакс глазами Фанни оказался фигурой куда более сложной и мятущейся, чем я себе представлял. Мой друг был не только ярким талантом, этаким живым фейерверком, но еще и человеком скрытным, умевшим держать язык за зубами. Как я не искал повода на него ополчиться, он остался мне так же близок, как и прежде. Что, в свою очередь, никак не повлияло на мои чувства к Фанни. При всем ореоле окружавших ее двусмысленностей, я любил ее без всяких оговорок. Она первая бросилась мне на шею, и чем крепче я сжимал ее в своих объятиях, тем меньше понимал, кого держу.

Наш роман продолжался ровно столько, сколько отсутствовал Бен. За пару дней до его возвращения я наконец поинтересовался нашими планами. Фанни ответила, что мы можем продолжать встречаться как ни в чем не бывало. Я сказал, что это невозможно, она должна уйти от Бена и переехать ко мне. Ложь — не для нас. Мы должны все ему сказать, поскорей разобраться и подумать о женитьбе. Но это не входило в планы Фанни. Как же я был слеп! Настолько не понимать близкого человека!

У нее и в мыслях не было уходить от Бена. При всей любви ко мне.

Разговор, бесконечный и мучительный, напоминал карусель: мы ходили кругами, повторяя одни и те же аргументы и ни на йоту не приближаясь к компромиссу. Со слезами на глазах каждый умолял другого проявить благоразумие, уступить, взглянуть на ситуацию его глазами, но все без толку. Это был кошмар, катастрофа. Она отказывалась бросать Бена, а я не соглашался быть третьим и повторял «всё или ничего». Я слишком ее любил, чтобы согласиться на крохи. В моем представлении не заполучить ее всю, и душу и тело, значило остаться ни с чем, у разбитого корыта. Чем, кстати, и кончилось: я остался на бобах, и наш роман оборвался на полуслове. Впоследствии я, конечно, сильно пожалел о своей категоричности и не раз корил себя за упрямство, но это был тот случай, когда сказанного не воротишь.

Поведение Фанни и по сей день для меня загадка. Кто-то скажет, что она просто пустилась в загул, пользуясь отсутствием мужа. Но если все дело в сексе, то при чем тут я? Уж меня-то, близкого друга Бена, следовало обходить за версту. Возможна другая версия: это была такая месть, она выбрала меня, чтобы поквитаться с мужем. Но подобное объяснение кажется мне поверхностным, оно предполагает цинизм, которым Фанни никогда не отличалась, и к тому же сразу возникает масса новых вопросов. А может, она настраивалась на разрыв, а потом испугалась. Классический пример слабоволия. Но как это увязать с тем, что за три недели она не выказала ни малейших колебаний, ни тени сомнения или раскаяния? Вплоть до нашего решающего разговора я и предположить не мог, что она не собирается уходить ко мне.

Наш роман оборвался резко и бесповоротно, и этому я нахожу только одно объяснение: Фанни с первой минуты знала, что именно так все закончится. Правда, это противоречит ее словам и действиям на протяжении трех недель. Так что, внеся ясность, я тут же оказываюсь перед другой неопределенностью. Словом, загадка остается.

Нет, не все так мрачно. Несмотря на грустный для меня финал, было и хорошее, и сегодня мне видится то время как поворотное в моей биографии. Прежде всего, я отказался от мысли вернуться в семью. Фанни открыла мне глаза на бессмысленность этой затеи. И потом, благодаря ей я познакомился с Айрис. Если бы не она, моя жизнь сложилась бы иначе — в худшую сторону, разумеется. Все кончилось бы горечью, о которой Фанни предупреждала меня в нашу первую ночь. Переболев любовью к ней, а затем влюбившись в Айрис, я тем самым исполнил ее же тогдашнее предсказание. Не в этом ли и заключался смысл трех недель? Не этот ли тайный мотив звучал во время нашего короткого и бурного романа? На первый взгляд полный бред, но, в отличие от прочих версий, он не противоречит фактам. Одним словом, Фанни бросилась в мои объятия, чтобы спасти меня от самого себя, не дать мне вернуться к Делии. Мыслимо ли так далеко зайти ради другого? Если да, то действия Фанни следует расценить как экстраординарные, чистейшей воды самопожертвование. Из всех возможных вариантов, которые я перебрал в уме за прошедшие годы, он мне больше всего по душе. Даже если моя догадка не верна, мне приятно допустить, что она может быть верна. Одиннадцать лет спустя это все ставит на свои места.

Я сразу решил: с Саксом, когда он вернется в Нью-Йорк, никаких контактов. Скажет ему Фанни про нас или не скажет, как я смогу смотреть ему в глаза? Мы всегда были друг с другом честны и откровенны, и сейчас вешать ему лапшу на уши я не собирался. Фанни ни в чем не признается — так он по моему лицу все сам прочтет. Или он знает правду, и тогда мое молчание оскорбительно. Или он ничего не знает, и тогда каждая минута для меня пытка. Ничем хорошим это в любом случае не кончится, так что видеться нам ни к чему.