Охота на викинга - Нильс Хаген Страница 20

Конечно, имея такую страсть, я в молодые годы посещал тусовки и клубы реконструкторов, бегал на фестах в кольчуге и шлеме, с огромным вульжем в руках, но постепенно под грузом повседневных забот все это отошло на второй план, осталось милым воспоминанием, а реконструкторское снаряжение заменила небольшая, «походная», как ее называет Дмитрий, коллекция метательных топоров.

Моих «энергетиков».

Их всего пять. Настоящая франциска, точная копия метательного топорика франков эпохи Меровингов, сагарис, некая вольная интерпретация современного турецкого оружейника, однако отлично сбалансированная и прекрасно подходящая для метания, затем — английский томагавк-трубка девятнадцатого века, раритет, слегка попорченный временем, но все еще годящийся, чтобы расколоть кому-нибудь лобную кость. Помимо этого, есть две «рабочие лошадки»: габонская «голова птицы» — клиновидное лезвие на древке, в опытной руке совершенно смертоносная штуковина, не оставляющая человеку никаких шансов, и цельнометаллический вороненый хищник с причудливо выгнутым лезвием и острым оттянутым клювом на обухе — венец современных технологий, просчитанный на компьютере топорик с лихим названием Vampire bat. Этого нетопыря мне преподнесли на прошлый день рождения, и с тех пор я не менее трех тысяч раз послал его в цель — практически со стопроцентным результатом.

Дмитрий на полном серьезе утверждает, что моя любовь к топорам — свидетельство существования генетической памяти. Мы как-то поехали с ним в «Президент-отель» на круглый стол, посвященный улучшению инвестиционного климата, и намертво встали в огромной пробке, сковавшей весь центр Москвы. Вот тогда он и пустился в рассуждения:

— Шеф, ты же не шестоперы любишь и не катаны. Потому что твои предки были викингами и ими не пользовались.

Помню, я тогда спросил у Дмитрия:

— А кем были твои предки? К какому оружию тянет тебя?

Он усмехнулся, почесал лысину и уныло сказал, глядя в окно, за которым сверкали огни вечерней Москвы:

— Наверное, я итальянец из рода Медичи. Меня тянет к рюмкам, бутылкам, фужерам — словом, ко всему, во что можно налить вино. И яд.

Мы долго смеялись над его словами, но я запомнил, что он ушел от ответа.

«Рай» — большой известный клуб в самом центре Москвы. Леночка и Полиночка, две смешливые блондинки с ресепшн и ветеранки клубного движения, любят рассказывать об этом месте веселые, с их точки зрения, и совершенно невозможные, леденящие кровь, по моему мнению, истории. В недавнем прошлом клуб был частью завода «Красный Октябрь», где производили всевозможные сладости и конфеты. Место это известное и очень популярное. В туалете, опять же по рассказам подружек, приторговывали наркотиками, а по танцполу бродили злые клофелинщицы — модные дамы, подсыпающие в мужские бокалы всякую гадость, от которой в момент отшибало память и терялись все деньги. Конечно, верить в эти синопсисы криминальных боевиков» сочиняемые Леночкой и Полиночкой, нужно было очень осторожно, но даже если поделить все их рассказы на десять, все равно волосы у меня на голове вставали дыбом — как такое возможно в самом центре Москвы?!

Дмитрий, когда я спрашиваю его о достоверности этих рассказов, всегда лукаво смеется и высказывается примерно в таком ключе: «А что ты хотел? Становление дикого капитализма — это не ишак чихнул. Вспомни, что у вас в Европах триста лет назад происходило… Вспомнил? То-то. А мы эти триста лет за десять прошагали».

По его словам «Рай» — приличное заведение, даже в журнале Time Out о нем написано. Неплохой клуб, в нем есть более-менее тихие уголки, где можно спокойно посидеть с бокалом мохито и подумать о жизни.

Насчет трехсот лет и десяти — это он прав. И насчет клуба тоже. А вот про жизнь — это, конечно, для красного словца. В клубы ходят за другим. Меня поразило количество определений, подобранных тем же Дмитрием: «разобрать крышу», «снести башню», «отстрелить башку», «срубить мачту», «сбрить кок», «полирнуть извилины», «сбросить кепку», «потрясти пружинками» — и еще много других. Но все эти фразы являются синонимами одного слова: «расслабиться».

Вот и мы сегодня будем расслабляться. Впрочем, до этого времени, до часа «Ч» — еще уйма времени. Нужно взять себя в руки и поработать, хотя больше всего хочется удалиться в комнату отдыха и прилечь. Но как говорит мой отец, лучшее лекарство от лени — хороший обед, и я отправляюсь в корпоративное кафе, именуемое русским словом «столовая».

После ударного захода в ресторан, как описал его Дмитрий, «Рай» встречает синими фонарями и здоровяками из фейс-контроля, облаченными в мешковатые куртки какого-то неправильного черного цвета. В клубе тематическая вечеринка, что-то связанное с постапокалиптикой. На плакатах неприличное английское слово, где буквы разделены точками: «S.T.A.L.K.E.R.». Кокни именуют сталкерами эксгибиционистов, подстерегающих свои жертвы в переулках Ист-Энда. Очень надеюсь, что здесь я таковых не встречу. В толпе, бурлящей в фойе, то и дело попадаются какие-то мрачные типы в армейском камуфляже, лохмотьях и с фиолетовыми лицами. Постапокалипсис, как я слышал, сейчас очень популярен у молодежи, Что ж, с одной стороны, это понятно — побег из реальности и все такое. А с другой — получается, что у будущего нет будущего. Странно, нелогично. Но «все проходит», как было начертано на известном кольце. Пройдет и это.

Наша личная вечеринка за отдельным столиком чуть левее главной сцены посвящена, по словам Дмитрия, «годовщине появления на свет босса всех боссов». От танцпола нас отделяет ветвистая перегородка и охранники. Меня встречают громкими криками, здравицами и «штрафной»— полулитровым бокалом аперитива. Обеденный Ballantineʼs давно выветрился, в ресторане я пил только вино, и от этого хочется пить и выпить, поэтому я с легким сердцем под восторженные вопли и женский визг выпиваю смесь кампари с соком красного грейпфрута. Наверное, со стороны это выглядит эффектно — пивной объем крепкого алкоголя, но на самом деле и в бокале не пол-литра, а меньше, сока туда Дмитрий налил щедро, от души, да и кампари — не ром и не текила.

Он подмигивает мне, принимает опустошенный бокал. Начинается «торжественная часть» — финансистки читают стихи, на стену приклеивается фотоколлаж юмористического содержания со мною в главной роли, сводная «межотдельная» группа девушек, мило стесняясь, танцует канкан.

Девушки в России красивые — это даже не аксиома, а явление природы, закон мироздания и проявление воли Творца. Почему-то в Европе, особенно в Северной, девушки и женщины выглядят грубовато. Не то чтобы они не следят за собой, нет, следят, конечно, но все равно нет в них вот этой русской мягкости, еле уловимого шарма, изюминки какой-то. Ну и питание — а следственно, и формы — играет немаловажную роль. Будь проклят тот, кто изобрел фастфуд. Он убьет нашу цивилизацию.

Или даже уже убил.

При всем при этом русские девушки совершенно не ценят себя. Вообще. Я множество раз — сотни, тысячи! — наблюдал пары, в которых настоящая красавица, достойная кисти Боттичелли, идет вместе с мужчиной, который может играть орка в фильмах Питера Джексона, причем без грима. Он плюется, сквернословит, курит, третирует свою подругу и убежден, что является центром Вселенной, а бедная красавица покорно следует в его кильватере, считая, что так и должно быть. Это, наверное, та часть загадочной русской души, понять которую мне не суждено никогда.