Королева красоты Иерусалима - Сарит Ишай-Леви Страница 20

Но чем успешнее она занималась ливьянос, чем тщательнее соблюдала заповеди – что легкие, что тяжелые, чем больше жертвовала на благотворительность, – тем сильней ее саму одолевал страх. Меркаду не покидало чувство, будто несчастье вот-вот обрушится на ее дом.

И поскольку себя она исцелить не могла, то решила отправиться на лечение к старой Джильде, которая жила в Еврейском квартале. Джильда была очень стара, ей было лет сто, а может и больше. Она считалась умной женщиной, даже ашкеназы приходили с ней советоваться и излечиваться от страхов.

Утром, когда Рафаэль и Габриэль ушли на рынок, а остальные домочадцы разошлись по своим делам, Меркада взяла сумку и спустилась по Агриппас на Яффо, а потом шла и шла, пока не увидела стены Старого города и Яффские ворота. Во дворе дома старой Джильды уже с утра сидели на низеньких скамеечках десятки людей, ожидавших очереди к старой целительнице. Меркада уселась на каменных ступеньках у входа, потому что ни единой свободной скамеечки уже не осталось, и принялась ждать.

Ох я горемычная, думала она, пока дойдет моя очередь к старухе, день пройдет, и мне ничего не останется, как вернуться домой с тем же, с чем пришла… Она открыла Книгу псалмов, которая была у нее в сумке, и принялась читать. В такие минуты она радовалась тому, что, в отличие от родственниц и соседок, умела читать и писать, потому что в молодости муж обучил ее ивриту. Когда он начал ее учить, обнаружилось, что она обладает острым умом и все схватывает на лету. И когда муж время от времени приносил домой газету «Ха-Цви», она уже могла читать новости и даже обсуждать с ним заметки и статьи Бен-Иегуды ^[37]. Меркада даже попыталась посплетничать с ним о любовной истории сына Бен-Иегуды Итамара и Леи, красавицы-дочери Абу Шадида, – истории, о которой судачил весь Иерусалим, но муж велел ей умолкнуть, приложив палец к губам. Рафаэль, разумеется, скрыл от нее, что история любви образованного ашкеназа и сефардки Леи лишила его сна и покоя. Времена изменились, думал он, вот ведь у Абу Шадида нет выбора, и его дочь выходит замуж за ашкеназа. Кто знает, если бы я рассказал отцу о синеглазой ашкеназке… Но он гнал от себя эту мысль; он знал, что его отец ни за какие блага на свете не отступился бы от своей договоренности с отцом Меркады поженить детей. Да и ни при каких обстоятельствах он не согласился бы на брак сына с девушкой из ашкеназской общины. И хотя никогда, ложась в постель с Меркадой, он не испытывал того трепета во всем теле, который почувствовал, когда его поразила молния синих глаз ашкеназки, хотя ни разу за все годы брака он не чувствовал волнения, прикасаясь к телу жены, – Рафаэль сознавал, что ему все же выпал счастливый жребий. Добрый Бог наградил его женщиной, которая была отличной женой и образцовой матерью, которая уверенной рукой управляла домом, как и следовало ожидать от сефардки из хорошей семьи. С того дня, как он женился на этой женщине, он ничего для нее не пожалел. И она тоже чувствовала благодарность за то, что человек, взявший ее из родительского дома, обращался с ней почти как с равной, учил ее чтению и письму, разговаривал с ней о повседневных делах, почитал ее как принцессу и очень часто хвалил – и наедине, и при посторонних, чего не делал никто из мужей знакомых ей женщин.

И сейчас Меркада прилежно читала псалмы, раскачиваясь взад-вперед, поднося страницы книги к губам и целуя их. Но хотя она и была целиком поглощена чтением священных букв, что-то нарушало ее сосредоточенность. Краем глаза она видела сидевшую на заборе молоденькую девушку, которая болтала ногами. Монотонное качание девушкиных ног и стук ее пяток о каменный забор выводили Меркаду из себя.

– Может, хватит стучать ногами? – повернулась она к девушке.

Та подняла голову и взглянула прямо на Меркаду, и Меркада увидела глаза, синее которых ей не доводилось видеть, лицо идеально овальной формы и золотые волосы, заплетенные в косу, которая являла собой лучшее украшение для такого прекрасного лица. От этой красоты захватывало дух. Меркада смотрела на девушку широко раскрытыми глазами, а та на нее – в упор, словно раздевая взглядом. Меркада смутилась, встала с каменных ступенек, постояла, снова села, растерянная. Она уже не помнила, зачем и почему обратилась к девушке. И вдруг ее словно ударило: никакая это не девушка – это злой дух, это Лилит, в сравнении с которой сам Асмодей – непорочный праведник.

Меркада мигом схватила свою сумку и выбежала из двора старой Джильды, сплюнув трижды – тьфу-тьфу-тьфу. Ноги в панике несли ее прочь от Старого города. Она уже не помнила о старой Джильде, об изгнании страха. Все, чего она хотела – оказаться дома, и как можно скорее. Девять раз, так учила ее мать, нужно повторить «Шир ха-маалот», чтобы желание исполнилось. Никогда еще не молилась она так горячо. Бедняга была твердо уверена, что ей только что повстречалась Лилит собственной персоной, будь она проклята, что та затаилась в засаде и ждет удобной минуты, чтобы причинить зло всем, кого Меркада любит. И даже красная нитка, которую она повязала им на запястья, не помогла отпугнуть эту непотребную дьяволицу.

Она твердо решила избавиться от порчи и на следующий же день отправилась к каббалисту раввину Шмуэлю из синагоги Элиягу ха-Нави в Старом городе: там в углу был проход в пещеру, где, по преданию, на древнем престоле восседал Элиягу ха-Нави собственной персоной. Каббалист имел обыкновение молиться и читать Мишну до глубокой ночи, и Меркада обычно приносила раввину и его ученикам горячий, исходящий паром чай и бублики, которые она пекла собственноручно.

– Рабейну Шмуэль, – заговорила она, – я пришла к тебе, чтобы ты снял порчу, которая лежит на мне и на моей семье. Из-за нее нет мне покоя ни днем ни ночью.

Раввин вышел с ней во двор, разжег костер, велел ей встать над костром, раздвинув ноги, и произнести свое имя, имя матери и имя матери матери. Он закрыл глаза и вознес молитву, и угли стали шипеть и разбрызгивать искры во все стороны. Тогда Шмуэль открыл глаза, пристально взглянул Меркаде в глаза и велел ей повторять за ним слова просьбы и молитвы. Когда же закончил он произносить благословения, угли перестали стрелять искрами, и пламя погасло. И сказал раввин:

– Ты была права, Меркада, на тебе была тяжелая порча, но теперь все кончилось, улетело с ветром, мы ее сняли, и теперь ты чиста. Возвращайся к мужу и детям и будь здорова.

Меркаду охватило ощущение чистоты; горящие угли, искры, треск сучьев в огне, добрые глаза раввина-каббалиста и вид на гору Мориа, который открывался из двора, – все это помогло ей ощутить себя очистившейся, освободившейся от злых духов, от дурного глаза. Она поблагодарила раввина и оставила в кассе для пожертвований у входа в дом немалую сумму. Прежде чем вернуться домой, она окунулась в микву, читая благодарственную молитву Всевышнему. Она чувствовала себя чистой, непорочной, белой как снег – как невеста в день хупы.

Бизнес семьи Эрмоза процветал, и лавка стала уже слишком тесной, чтобы вместить все товары и всех людей, стучавшихся в ее двери. И когда освободились две соседние, поскольку хозяева один за другим скончались, Рафаэль их купил, а Габриэль сломал стены между ними, и теперь лавка семьи Эрмоза стала большой и просторной.