Серная кислота - Амели Нотомб Страница 20

– Я бы навсегда утратила уверенность, что в этой сфере жизни мое желание – единственный закон. Больше мне нечего добавить, – заключила Панноника.

ЭРЖ-327, сидевший до сих пор как в столбняке, наконец заговорил:

– Вы знаете, до какой степени я разделяю ваши взгляды, Панноника. Но, когда вы сегодня утром сделали свое заявление, мне стало страшно. Я ужасно боюсь и впервые не могу вас понять.

– Единственное, о чем я прошу как о последней милости, это поговорить о чем-нибудь другом.

– Как мы можем говорить о другом? – воскликнул ЭРЖ-327.

– Тогда я оставляю за собой право молчать.

В полночь, не договариваясь, Здена и Панноника встретились.

– Ты знаешь, что тебя ждет? Ты знаешь, как это происходит, приведение приговора в исполнение? Ты знаешь, что будет с твоим маленьким хрупким телом?

Панноника заткнула уши и подождала, пока губы Здены перестанут шевелиться.

– Если я завтра умру, это будет ваших рук дело. Если я завтра умру, вы каждый день будете говорить себе, что обрекли меня на смерть только за то, что я вас отвергла.

– Неужели я настолько непривлекательна?

– Вы не более и не менее привлекательны, чем другие.

Здена просияла, как будто услышала комплимент. Панноника поспешила добавить:

– Зато методы, к которым вы прибегаете, в моих глазах лишили вас привлекательности навсегда.

– Навсегда?

– Навсегда.

– Тогда какой мне смысл спасать тебе жизнь?

– Чтобы я жила, – сказала Панноника, которой вдруг стало смешно.

– А мне это зачем?

– Я же ответила: чтобы я жила.

– Мне с этого никакой пользы.

– Неправда! Мысль о моей смерти вас ужасает. Вам просто необходимо, чтобы я продолжала жить.

– Почему?

– Потому что вы меня любите.

Надзирательница, оторопев, посмотрела на нее, потом прыснула и зажала рот рукой, чтобы никто не услышал.

– Смело!

– Разве не так?

– Не знаю. А ты меня любишь?

– Нет, – твердо ответила Панноника.

– Ну и нахалка!

– Вы меня любите, в этом нет ни моей, ни вашей вины. Я не люблю вас, тут тоже никто не виноват.

– И поэтому я должна тебя спасать?

Панноника вздохнула:

– Мы так ни к чему не придем. Ну напрягитесь же, постарайтесь понять, вы вели себя низко. Сейчас есть возможность это исправить, не упустите же вы такой шанс…

– Зря теряешь время. Даже если существует ад, плевать мне, что меня будут там жарить на сковородке.

– Ад существует, и мы как раз там.

– Меня лично это устраивает.

– Вы считаете, мы познакомились в идеальных условиях?

– Не будь «Концентрации», я не узнала бы тебя никогда.

– Благодаря «Концентрации», вы не узнаете меня никогда.

– В нормальной жизни такие, как ты, не общаются с такими, как я.

– Неправда. Я всегда готова была общаться со всеми.

– И что? Я бы вряд ли тебе понравилась.

– Точно больше, чем сейчас.

– Не разговаривай со мной так, словно я тебе противна.

– В вашей власти все изменить: вы можете совершить подвиг, освободить узников и положить конец кошмару.

– Это не принесет мне твоей благосклонности, выражаясь твоим языком.

– Зато принесет вам мою дружбу и восхищение. Вы узнаете, что это такое, вам понравится. Мне больше нечего сказать. У вас есть ночь, чтобы придумать план.

Панноника удалилась уверенным шагом. Больше она не в силах была скрывать смятение и страх.

Оставшись одна, Здена поняла, что у нее нет выбора.

Устроить побег нереально. Она надзиратель, а не служащая технического отдела и не может отключить сигнализацию.

Надо раздобыть оружие.

До утра она не смыкала глаз.

Панноника тоже не спала.

«Я сошла с ума, нельзя было так рисковать. Впрочем, так и так умирать. Я приблизила свою смерть, вот и все. Но зачем, зачем я это сделала? Ведь я умирать не тороплюсь».

Она стала вспоминать, что любила в жизни. Мысленно послушала любимую музыку, вызвала в памяти тонкий запах гвоздик, вкус серого перца, шампанского, свежего хлеба, радостные минуты с дорогими людьми, воздух после дождя, свое голубое платье, лучшие книжки. Все это было прекрасно, но…

«То, что мне больше всего хотелось испытать, я не испытала!»

Она еще вспомнила, что очень любила утра.

Наставшее утро возмутило ее. Оно оказалось таким же легким, как любое другое. Это было предательством.

Предательством был свежий, прохладный воздух – что, интересно, происходит по ночам, отчего воздух по утрам всегда становится таким новым? Что это за еженощное искупление? И почему оно не даровано тем, кто его вдыхает?

Предательством был этот непередаваемый свет, обещание чудесного дня – заставка, которая лучше идущего за ней фильма.

Как сказал кто-то, вся радость дней в утрах.

В последнее утро своей жизни Панноника чувствовала себя обманутой.

Заключенных, как обычно, построили на плацу, чтобы огласить имена приговоренных.