Немецкий мальчик - Патрисия Вастведт Страница 20

Элизабет смотрела на огонь. При таком свете она была особенно красива, но Майкл чувствовал, что говорить ей об этом не стоит. Модель или женщина, которую ему хотелось соблазнить, догадались бы, что лесть — лишь ритуал, попытка пробить броню осторожности.

— Я хотел бы написать твой портрет. Не сейчас. Как-нибудь потом.

Он поднялся, чтобы подбросить угля в камин, а Элизабет наклонила голову и стала смотреть на свои колени. Ему захотелось коснуться ее теплых темно-рыжих волос.

Пламя разгорелось с новой силой и зашипело, временами вспыхивая синим и зеленым. За окнами стало тихо. Наверное, пошел снег. Теперь Майкл слышал, как шелестит дыхание Элизабет, как она глотает чай.

— Я должна тебе рассказать, — тихо начала она. Майкл молчал, зная: одно слово — и девушка замкнется. — Я всегда думала, что я вообще никто. Что я как будто из воздуха или… пустоты. А когда впервые увидела тебя, поняла, что это неправда. Ты был для меня началом — я начала понимать, что я — это я. — Элизабет потерла ладони, и Майклу захотелось их сжать, чтобы не мельтешили. — Видишь, я странная.

Тишина. Казалось, в комнате подскочило давление. Воздух словно потяжелел.

— Можно еще кое-что скажу? — Чтобы больше не тереть ладони, Элизабет судорожно переплела пальцы. — Совсем недолго, пару секунд, я была не только в этой комнате, я была и на улице, я была везде. И я как будто знала все. Понимаешь?

Он хотел ответить, но нет, слова привяжут к этому мгновению, а мгновение должно лишь кануть. Элизабет явно была отважнее Майкла, потому что протянула руку и коснулась его ладони.

— Наверное, не понимаешь. Я бы на твоем месте не поняла.

В отличие от большинства женщин в такой ситуации, она не смутилась и не испугалась. Майкл снова почувствовал себя ответственным за то, что пригласил сюда молодую девушку, и за ее безрассудство. Как же она согласилась прийти? Не знала ведь, что может ему доверять! Или знала? Ее пальцы касались его ладони, и Майкл их не удержал.

— Очень странно жить и ощущать, что живешь, — вслух сказал он, сам не понимая, что это значит.

Элизабет убрала руку, откинулась на спинку стула и улыбнулась, словно ее сомнения исчезли.

— Когда в следующий раз приеду на Нит-стрит, познакомишь меня со своим отцом? Ну, когда ему станет лучше.

— Я с удовольствием вас познакомлю, только лучше папе не станет.

— Станет, обязательно станет! — убежденно возразила она. — Ты должен надеяться. Сдаваться ни в коем случае нельзя.

— Кривить душой — тоже.

— Значит, за тебя нужно надеяться мне, и я буду, обязательно.

Элизабет, разумеется, не знала, что его отец умирает, но в душе Майкла черным огнем вспыхнуло раздражение. Нежности как не бывало, чему он мрачно обрадовался. Какая нежность? Он ведь собрался уезжать из Лондона. Необходимость избавиться от Элизабет, ее доверия, надежд и детской проницательности захлестнула его с головой. Майкл поднялся, включил свет, и девушка вздрогнула от ослепительного сияния ламп.

— Элизабет, я забыл: сегодня у меня еще дела.

Девушка заглянула ему в глаза. Майкл отчаянно боролся с желанием взять свои слова обратно.

— Да, да, конечно! — Элизабет вскочила и пролила чай на юбку.

— Я провожу тебя на автобус, — сказал Майкл.

Девушка уже спешила к двери, на ходу натягивая перчатки. Она застыла у порога спиной к Майклу, дожидаясь, когда ее выпустят. Он потянулся через ее плечо, чтобы повернуть ручку замка, и почувствовал запах ее волос, едва уловимый, словно запах воды.

Когда возвращались на Тоттнем-корт-роуд, валил снег и улицы опустели. Синяя юбка Элизабет раскачивалась колоколом: девушка едва не бежала. Прежде чем они попрощаются, Майкл хотел извиниться и немного сгладить впечатление, но подкатил автобус, и Элизабет уехала.

На Фицрой-стрит Майкл возвращался той же дорогой. В отпечатках его ботинок снег уже превратился в жижу. Рядом с ними следы Элизабет казались совсем маленькими. Они сияли по краям, и у каждого был свой оттенок синего. В студии рядом с полупустой чашкой Майкл нашел учебник по анатомии и физиологии.

Элизабет бросает накидку на пол, расстегивает крючки на юбке, затем блузку и, глядя на серые и бежевые полоски коврика, мысленно переносится в Лондон. Грязный асфальт расстилается лентой, колючая юбка раскачивается, ноги двигаются туда-сюда, туда-сюда — она идет рядом с братом Рейчел. Она идет к нему в студию.

Тяжелые шаги Майкла — аккомпанемент ее легкой поступи. При ходьбе Майкл размахивает руками. Если она тоже начнет размахивать, их руки стукнутся, и его пальцы коснутся ее затянутой в перчатку ладони, но она прижимает к груди книгу, а сердце трепещет, как испуганная птичка, потому что вокруг мерцают рождественские огни, а они с Майклом куда-то идут вдвоем.

Она следует за Майклом по каменным плитам подъезда, вверх по лестнице и в конец коридора, гремящего, как театральный гром. В этом доме легко потеряться, студия где-то в глубине, а в студии портрет обнаженной девушки.

И тогда это происходит — Элизабет смотрит на портрет, а девушка с портрета смотрит на нее. Девушка берет низкую ноту, абсолютно правильно, неправдоподобно идеально для человека. Звук разрастается, давит на стены и сумерки за окнами. Он ручьем льется по городу, пересекает грязную Темзу и растворяется в ночи. Элизабет слышит, как течет время, чувствует темный взгляд солнца и близость морей, а здесь, в студии, — жар, и твердость, и близость Майкла.

Потом все исчезает. Девушка — лишь изображение на картине, а комната самая обычная. Элизабет поднимает голову и перехватывает взгляд Майкла. Майкл видит ее насквозь и ждет там, где ее никто не искал.

Майкл сидит на полу, отблески пламени превращают комнату в полную теней пещеру. Он подходит ближе, и через секунду…

— Ложись спать! — велит мама, прижав ладонь ко лбу Элизабет. Мама смотрит ей в лицо, но не в глаза. Лоб горячий, щеки бледные — младшая дочь заболела.

В комнату заглядывает Карен.

— Размазня! — беззлобно дразнит она. — Бледная как смерть! — Карен захлопывает дверь.

Элизабет снимает чулки, нижнюю юбку, панталоны. Ночная рубашка пахнет старыми снами и безвозвратно ушедшей порой, когда Элизабет читали на ночь сказки и заботливо укрывали одеялом. Ледяной хлопок скользит по спине и соскам.

Болит голова, хотя до боли тревожных мыслей нет. В холодной комнате она обливается потом.

Что-то случилось или нет? Она глотнула чай, и Майкл внезапно ее возненавидел. Бежать от него, бежать! Она снова шагает по грязному тротуару, на сей раз быстрее. Юбка и накидка со свистом рассекают воздух. На снегу под ее торопливыми ногами ни единого следа, поэтому кажется, что она стоит на месте. Автобус подъезжает сразу, даже хорошо, что Майкл ее прогнал.

В глаза ему она больше не заглядывала, зато услышала голос: «До свидания, Элизабет!»