Отсутствие Анны - Яна Летт Страница 20

– Улыбаешься? Это хорошо. – Ее улыбка тут же погасла. Мать, собранная, строгая, деловито шла ей навстречу. Ни одной пряди не выбивалось из туго закрученного узла на затылке. – Этого твоего, как я вижу, тут нет? Ну, чего и следовало ожидать. – Марья Михайловна бросила взгляд на сверток в Марининых руках, и ее голос смягчился: – Девочка… Как и ожидалось.

Марина кивнула. Она боялась, что, если заговорит, расплачется.

– Вот и хорошо. – Марья Михайловна отвела взгляд, и, если бы Марина знала, что она способна задуматься о собственной неправоте, можно было подумать, что ей стало стыдно за свою первую жесткость. – Мы о ней позаботимся. Давай ее сюда. – Она взяла малышку у Марины и внимательно поглядела ей в лицо. – Глаза твои, – уверенно заявила она, и жестко сжатые губы вдруг тронула улыбка. – И мои. – Она прижала к себе девочку крепко, словно приняла решение, и величественно кивнула дочери: – Идем.

И Марина пошла за ней к такси, медленно, то и дело кривясь от боли и остро чувствуя собственные опустевшие руки. Казалось, взгляды всех во дворе роддома устремлены на нее. Все думают о том, почему она идет к машине одна, почему не несет своего ребенка, почему за ней не приехал муж.

В палате, где она лежала с Аней, были три другие роженицы с младенцами. Двум из них махали руками веселые, белозубые мужья, забравшиеся на дерево с размашистыми ветвями. Это дерево было бессменным помощником для желающих увидеть детей поскорее, и счастливые гордые мамы подходили к окну со своими сокровищами и осторожно показывали их страждущим на вытянутых руках.

Максима на этом дереве не было, хотя, вопреки здравому смыслу, Марина надеялась его увидеть. Но его не было на дереве, как не было во дворе, как не было теперь у такси, куда с торжественной осторожностью погрузилась Марья Михайловна с драгоценным розовым грузом. Марина еще раз обвела взглядом двор, надеясь, что произошла досадная ошибка и Максим появится.

– Что стоишь? – Марья Михайловна нетерпеливо постучала по резиновому коврику носом туфли. – Надо скорее ехать домой. Простудишься.

Марина села в машину. Рядом со своим младенцем, став матерью, она никогда не чувствовала себя более беззащитной и жалкой дочкой собственной мамы, чем сейчас. Максим не пришел, хотя она звонила ему из регистратуры; мама была права, а она ошиблась. У нее не было сил на бунт, а значит, оставалось только смирение.

Когда они наконец доехали до дома, Марья Михайловна принялась старательно перепеленывать ребенка на кухонном столе. Марина понимала, что ей следовало бы стоять рядом и учиться этому искусству, но вместе этого ускользнула из кухни и набрала номер Максима, едва касаясь кнопок телефона, чтобы мама не услышала. Гудки были красноречивы, и Марина тихо заплакала от этого последнего, самого страшного унижения.

Вернувшись домой, Марина зашла в Анину комнату… И как будто ступила в воду, потому что там сразу ощутимо падала температура. Прежде Марина и не замечала, как быстро меняется мир комнаты, в которую перестали заходить.

Еще раз она перерыла все полки, проверила на шкафу и в ящиках стола. Мягко ступая по ковру, время от времени натыкаясь пятками на бисеринки или сор, она подошла к пробковой доске, долго разглядывала разноцветные стикеры, черно-белые картинки, рисунки, вырезки, куски оберточной бумаги. Надежды на то, чтобы обнаружить здесь дневник или хотя бы страницы из дневника, не было. Некоторое время Марина вглядывалась в написанный Аниным спешащим, валящимся с ног почерком список, который заметила в прошлый раз.

Марина прочитала его сверху вниз, а потом снизу вверх. Из всех этих книг она читала только историю о Питере Пэне: когда Аня была маленькой, приходилось читать ее вслух по нескольку раз… И еще «Волхва» – кажется, это она и принесла эту книжку с работы домой и не дочитала, потому что не сумела продраться через муть сюжета, и Аня утащила ее к себе в берлогу, где «Волхв» и канул. Когда Марина потребовала его обратно, Аня сказала, что потеряла книгу, и они тогда сильно поссорились. Марине пришлось покупать другую, чтобы с извинениями вернуть коллеге, – такого же издания, как у нее было, темно-зеленого, с портретами двух женщин на обложке, в книжном найти не удалось.

Марина подошла к книжному шкафу и пробежала пальцами по корешкам.

Почему-то она не сомневалась, что теперь найдет «Волхва», и действительно нашла – почти сразу, на второй полке сверху. Темно-зеленый корешок был зажат между двумя альбомами с репродукциями, Босхом и Дали. Альбомы тоже были темно-зелеными. Может быть, поэтому она не разглядела его, когда пришла обыскивать Анину комнату еще тогда, когда к ней смущенно обратилась коллега.

Она села на ковер, облокотилась спиной на край Аниной кровати – ничьей, ничьей, пустой – и открыла книгу на первой странице. Начало было обманчиво простым и даже скучноватым, но Марина не в первый раз бралась за эту книгу. В прошлый раз она бросила чтение где-то на моменте появления на греческом острове импровизированного театра, устроенного безумцем, хозяином виллы… В этот раз она решила, что дочитает книгу до конца.

Что вообще это был за список? Некоторые из этих книг Аня уже точно читала. Подборка любимых книг? Возможно, для блога – вот только Аня не вела блог. Строго говоря, Марина не могла знать этого наверняка, но так утверждали и в полиции. Страницы пропавших в социальных сетях похожи на мемориалы, разукрашенные слезами, молитвами, пожеланиями. Единственная Анина страница с темной фигурой на фоне леса вместо аватарки («Крик о помощи», – с явным осуждением заметила девица с татуировкой, называющая себя психологом) почти пуста.

Что бы ни значил этот список, Марина решила его прочесть. Список-связь, список… Завещание? От одной этой мысли ее замутило, и пришлось опереться о пол обеими ладонями, ловя равновесие, связь с миром вокруг.

На этот раз она не дочитала до сумасшедшего хозяина виллы, до театра. В реплике Алисон: «Разве ты не чувствуешь, как в тебе что-то схватывается и уже никогда не изменится?» – она заметила обведенную черным, возможно, карандашом для глаз, букву «а» в слове «схватывается». Самое начало истории.

Это было странно, потому что Аня, которая боготворила книги, возможно, и могла украсть несколько, но точно не стала бы портить страницы.

Марина долистала «Волхва» до конца, и на это ушло немало времени, но больше обведенных букв не нашла.

А потом она смотрела на эту букву, обведенную рукой Ани, смотрела и плакала, долго, кажется, несколько часов, и ей не становилось легче.