Львовский пейзаж с близкого расстояния - Селим Ялкут Страница 20

Основной работой были лесозаготовки. Поднимали людей в шесть, перекличка и построение в семь, рабочий день вместе с дорогой занимал двенадцать часов. И то не всегда, был лагерь, где оставляли в лесу до выполнения нормы. Пока не сделаешь, не уйдешь или сдохнешь (слова Фрица) там же в лесу. Морозы зимой были за 50^о, свыше 41^о из зоны уже не гнали. (в 40^о можно), люди оставались в бараках. Бараки обогревали огромные железные печи, и все равно холод был страшный. Первые выходные — раз в месяц стали давать в сорок пятом году.

Построение на плацу, перекличка, (выкликали пофамильно, в ответ полагалось — есть и назвать имя и фамилию). Потом разбирали инструменты, строились и шли колонной на место. Нужно было их видеть — изможденных, оборванных, словами этого не описать. Один из офицеров охраны так пошутил: — Наши заключенные самые здоровые — туда и назад десять километров в снегу и еще норму дают. Порядок был известен: шаг влево, шаг вправо — считается побег. На глазах Фрица застрелили румына — молодого врача из новоприбывших военнопленных. Зачем-то ему понадобилось отойти, языка не знал, окрика не понял. Уложили на месте.

Кормили так — утром болтушка, без мяса, из муки и вечером такая же. На сутки полагалось шестьсот граммов хлеба для тех, кто выполнил рабочую норму, иначе уменьшали до двухсот пятидесяти. Хлеб был хорошего качества, пекарня за пределами лагеря обслуживала вольный поселок. На хлеб можно было купить продукты или табак. Спичечная коробка табака шла за буханку хлеба. Курево не полагалось, обмен шел через вольных, которым разрешался выход из зоны. За зоной хлеб ценился, шла война, хлеб был по карточкам.

Раз в год заключенные проходили медкомиссию, она определяла пригодность к труду. Врач грузин жалоб не выслушивал, на сердце и легкие внимания не обращал, выносил решение на основании осмотра ягодиц. Если под кожей оставалась капля ткани, человек считался годным, если торчала голая кость, переводился на более легкую работу. Такой способ практикуется ветаринарами и домашними хозяйками для оценки кур и скота, здесь он применялся для врачебно-трудовой экспертизы.

Боялись эпидемий. Раз в неделю или две (когда как) полагалась баня, меняли рубашку и кальсоны. Мыло выдавали исправно, после хлеба это был наиболее частый объект воровства. В лагере была кухня и прачечная. Начальник столовой был хороший человек, поляк из заключённых. За всем этим лагерным бытом стояла особая и хорошо отлаженная система отношений, которую невозможно объяснить человеку со стороны. И в самом лагере многое зависело от начальства, по нему определялось — лагерь хороший или лагерь плохой.

Среди начальства встречались садисты. Один такой остался в памяти Фрица на всю жизнь. Из военных, побывал на фронте и считал всех заключенных врагами. Как-то выгнал человек двадцать (то ли провинились, то ли просто ему не понравились) на мороз (было градусов тридцать) и заставил их — раздетых бегать кругами. Люди падали, их поднимали и заставляли бежать дальше. Первая и вторая зимы были совсем страшными. Как-то Фриц заметил за бараком присыпанный снегом штабель, решил, что поленница. Ночью их подняли, вывели за зону, велели место очистить от снега. Разложили костер, отогрели промерзшую землю, выкопали яму и уложили туда трупы — содержимое этого штабеля.

Добавки к лагерному рациону заключенные добывали себе сами, проявляя сноровку и изобретательность. Это было подлинное искусство выживания. Летом в лесу было много клюквы, есть ее без сахара трудно, но они ели. Весьма полезным оказался дикий чеснок, Фриц ел его килограммами. Больше всего страдали от цинги и куриной слепоты. Спустя годы при встрече выяснилось, что у сестры Фрица в лагере началась куриная слепота. Вылечилась примочками мочи. Полезный совет.

Крайне полезным был турнепс — овощ типа сахарной свеклы, намного больше. Сначала ели его сырым, прекрасный (для заключенного) вкус, турнепс отличался мочегонным эффектом. Потом кто-то знающий подсказал варить из турнепса мед. Начальство проявило понимание, заключенные раздобыли огромный казан, вычистили его и целую ночь по очереди дежурили, вытапливая турнепс на медленном огне. Пили березовый сок. Гнали скипидар из березовых чурок. Некоторые умудрялись использовать его как спиртное. Летом в реке, по которой сплавляли лес, руками ловили рыбу. Вода была ледяная. Если охрана разрешала, можно было во время рабочего перерыва тут же в лесу сварить уху. Фрицу показали еще одно лакомство. При распиле деревьев попадался особенный белый червь. Вкусный, если, конечно, себя заставить. Фриц вспоминал китайский ресторан в Париже, как его вывернуло от похожего блюда. А здесь привык и ел с удовольствием (если, конечно, к лагерной жизни применимо это слово — с удовольствием). Вся эта гастрономия заканчивалась зимой, когда наступало голодное время. Особенно в первые годы. Фриц запомнил парня, который выбирал из выгребной ямы непереваренный горох (многие страдали от поноса), отмывал и ел.

Как бывшего офицера, Фрица выделяли. И держался он хорошо. Одно время его ставили во главе колонны, пятьсот человек шли через тайгу с Фрицем во главе. Назначили бригадиром. Но ненадолго. От любой формы выдвижения Фриц уклонялся, как только мог. Он не хотел ни общаться с начальством, ни, тем более, кого-то погонять. Здесь не следует искать моральных соображений, просто он оценил мудрый совет отца. Ему, чтобы выжить, лучше было оставаться одному. Работа давала такую возможность. Как ни странно, но именно там, в лесу Фриц чувствовал себя свободным. Солдаты становились в оцепление, а внутри было то самое место, где все решала работа. Главное было выполнить норму, а все остальное начальство не волновало.

Он отказался от бригадирства. Вот его логика. Бригадир отвечает за своих людей и отвечает за норму. Если бригада не выполнит норму, наказывают бригадира. Сам бригадир не работал, бегал по участку и погонял других, мог палкой огреть, имел такое право. На бригадирскую должность всегда были желающие, тот же бывший сутенер Романюк. В чем здесь выгода? Бригадир получал дополнительный паек. Но нужно писать отчет, вступать в отношения с начальством и, главное, заставлять людей. Фриц никого заставлять не мог, и, главное, ему было проще отвечать за себя. В конечном счете, бригадирами, в основном, оказались русские (наверно, потому, что им легче договориться с охраной и учетчиками), и все были люди разумные.

Вообще, как следовало из рассказа Фрица, моральные понятия, как их понимают свободные люди, в виде альтернатив и этических оценок, в лагере отсутствовали. Просто было нечто, какой-то предел, который проявляет себя, почти независимо от соображений морали. Из чего он состоит — из основ воспитания, стойкости, воли к жизни, но результат таков, что человеку проще умереть, чем изменить самому себе. Со многими так и произошло. Но отбора в иную сторону тоже не получилось, по крайней мере, на глазах Фрица. Потому что те, кто старался приспособиться любой ценой, оказались в той же могиле. К примеру, Романюк. Огромный мужик, известный черновицкий сутенер. Устроился бригадиром, погонял других, и все равно не выдержал.

Из всего их этапа уцелела десятая часть, не больше. Вывезли тогда из черновицкой тюрьмы человек триста-четыреста, вернулось тринадцать (вместе с Фрицем). Были те, кто освободился раньше, кого-то перевели, как сестру Фрица, в город на завод, но таких оказалось немного. Старики погибли все. Уцелели, в основном, крестьяне, люди, привычные к физическому труду. Остальные, даже здоровяки не выжили.