Держи его за руку. Истории о жизни, смерти и праве на ошибку в экстренной медицине - Филип Аллен Грин Страница 20

Я умолкаю, мои слова повисают в воздухе. Я надеюсь, что женщина меня поймет. Ее матери девяносто семь лет. Но женщина молчит. И я продолжаю.

— Как вы считаете, чего захочет ваша мать? Захочет ли она проходить такую процедуру? И операцию, если понадобится? В ее возрасте любые процедуры рискованны.

Дочь продолжает постукивать пальцем. Она, не мигая, смотрит на меня.

Я продолжаю.

— Другой вариант — положить ее в больницу, ухаживать за ней и проводить лекарственную терапию. Без болезненных и тяжелых процедур.

Дочь неожиданно хмурится, словно мои слова стали для нее пощечиной. Она только сейчас поняла, что я сказал.

— Если вы можете ей помочь, вы не должны лишать ее этого, — резко говорит она.

Женщина подходит к матери и садится рядом с ней, защитным жестом обнимая ее за плечи.

— Сделайте все.

Она смотрит на меня, словно бросая мне вызов, чтобы я предложил другой вариант.

Я сдаюсь.

— Я вызову кардиолога, — поднимаясь, говорю я. — Мы сделаем все, что сможем.

— Сделайте все, — повторяет она.

Я пытаюсь улыбнуться, но не могу.

— Мы сделаем. Вы являетесь ее опекуном?

Дочь не смотрит на меня. Вместе с матерью она вперилась в экран телевизора.

— Да, — отвечает она, не отрывая взгляда от Алекса.

— Извините, но у кардиолога будет еще один вопрос, — дочь смотрит на экран, избегая глядеть на меня. — Если произойдет остановка сердца, мы должны подключать ее к аппаратам, или у нее есть отказ от реанимации?

— Да, да… Я уже сказала вам, да! — голос ее становится громче. Правая рука лежит на поручне кровати, указательный палец отчаянно стучит. Зеленое кольцо бренчит по блестящей стали поручня. — Я хочу, чтобы вы позаботились о ней. Она заботилась обо мне. Я хочу, чтобы вы сделали для нее все возможное.

— Разумеется, — киваю я, словно это вполне разумно.

«Сизиф», — произносит Алекс, когда я выхожу. Через час я сижу за столом, заполняя документы. Рядом со мной пикает монитор телеметрии. Девять линий отражают сердцебиение девяти пациентов приемного покоя. Неровные линии тянутся в мою сторону. Я поднимаю глаза и вижу, что одна линия на мониторе становится плоской, а потом начинает судорожно дергаться, как лента на ветру. Экран загорается красным, раздается сигнал тревоги. И мгновенно шторка отдергивается. Я вижу дочь старушки. Она в панике.

— Что-то случилось! — кричит она.

Я вскакиваю из-за стола и бегу к ней. Из ординаторской выходит сестра, замечает меня и бросается за мной.

Мы входим в палату одновременно. Несмотря на громкие сигналы, маленькая старушка лежит совершенно спокойно. Глаза ее закрыты, словно она прилегла отдохнуть после того, как испекла двадцать пирожков для внуков.

Сестра видит, что очень старая женщина ушла, и замирает. Она смущенно смотрит на меня, не зная, что делать. Я говорю ей:

— Полная реанимация.

Сестра сжимает губы так сильно, что они белеют. Она хмурится. Я чувствую, что ей хочется что-то сказать, но она молчит. Она давно работает в приемном покое и многое видела. Она кивает, подходит к старушке, готовая приступить. Я замираю, хотя и не должен. Я знаю, что будет дальше.

— Мама, я люблю тебя, — рыдает дочь.

Я осторожно отстраняю ее, беру ступеньку, подвигаю ее к кровати, поднимаюсь на нее, кладу ладонь на левую сторону грудины, а вторую поверх нее. Делаю глубокий вдох и начинаю массаж сердца. Сестра готовит дефибриллятор.

Мне нужно энергично сжимать грудную клетку, чтобы кровь пошла через сердце. Я так и поступаю. Но сердце ее скрыто за хрупкими девяностосемилетними костями. Я нажимаю. Ребра ломаются под моими руками, как сухие ветки. Под руками, которые должны сращивать кости, а не ломать их.

Я смотрю на сестру. Она держит в руках огромные пластины дефибриллятора. Я поднимаю руки, и она прикладывает первую белую пластину над левой грудью пациентки. Я переворачиваю пациентку от себя к медсестре. Она прикрепляет вторую пластину на левую лопатку. Я снова кладу женщину на спину. Я прекращаю массаж сердца, сестра поворачивается к дефибриллятору и щелкает переключателями, словно мы в самолете, а она — пилот, готовящийся к аварийной посадке.

Проходит двадцать секунд.

Дочь стоит за мной, повторяя, словно в трансе:

— Мама, я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя…

По вызову палата заполняется людьми. Появляется техник, он сменяет меня и принимается за массаж сердца. Я же перехожу к изголовью кровати.

— Стоп, — командую я.

Массаж прекращается. Я смотрю на монитор. Ритм сердца не изменился. Нужен электрошок.

Гудение зарядки дефибриллятора заполняет комнату. Все замирают.

«Кто написал песню “Что такое любовь”? — спрашивает Алекс Требек. — Вопрос на сорок долларов». Зрители в студии смеются. На этот раз дочь не отвечает.

У ее матери фибрилляция желудочков. Внутри ее груди сердце трепещет и бьется, словно куча живых червей, которых бросили в костер.

— Приступайте, — киваю я сестре.

Она осматривает комнату, чтобы убедиться, что никто не находится в контакте с пациенткой или кроватью.

Сестра нажимает большую красную кнопку дефибриллятора с изображением разряда молнии. Двести джоулей электричества проходят через девяностосемилетнюю грудь, через сердце, которое оказалось между двумя пластинами. Дефибриллятор издает звук, словно мяч бросили в железное ведро.

Грудь старушки содрогается. Плечи ее отрываются от кровати и съеживаются. Я смотрю на монитор. Фибрилляция продолжается. Еще разряд. Еще. Проверка пульса. Пульса нет. Асистолия — пульса нет. Техник снова принимается за массаж сердца.

— Ампула эпинефрина и амиодарон, — говорю я. Я вскрываю набор для интубации, собираю его, ввожу лезвие в рот старушки.

Затем приседаю у изголовья кровати лицом к старушке, стараясь рассмотреть в глубине горла голосовые связки. Маленькая лампочка светит прямо ей в горло. Повернув запястье, я нахожу связки. Они колеблются от массажа сердца.

Мне протягивают эндотрахеальную трубку. Я ввожу ее между связками. Замечаю, что здоровый глаз старушки открывается. Зрачок ее расширен и сух. Он смотрит на меня.

Я заканчиваю интубацию. Дыхание обеспечено. Мы снова проверяем ритм. Фибрилляция сохраняется. Приборы сигналят и мигают лампочками. Амиодарон. Разряд. Сестра командует отойти, и я отхожу. Дефибриллятор зловеще гудит. Разряд. Еще двести джоулей проходит через тело женщины. Тот же ритм, разряд; тот же ритм, разряд.

Каждый раз все происходит одинаково. Массаж прекращается. Дефибриллятор гудит. Сестра командует. Все отходят. Разряд. Тело выгибается. Ничего.