Ящик Пандоры. Книги 3 - 4 - Элизабет Гейдж Страница 20

За ее спиной стоял ее оператор и наводил камеру на Хэйдона Ланкастера, который сидел за небольшим письменным столом, заваленным папками и бумагами. Вдоль стен до потолка тянулись книжные полки. На полках находилось исчерпывающее собрание правительственных документов по вопросам Индокитая, Формозы и Континентального Китая. В последние полтора года Хэл был глазами и ушами Дуайта Эйзенхауэра во всем, что касалось Дальнего Востока, и поддерживал неформальные связи с политическими лидерами этого региона.

В обычный рабочий день Хэл сидел бы без пиджака, ослабив узел галстука, держал бы под подбородком телефонную трубку и рылся среди бумаг на столе в поисках последней информации, срочно потребовавшейся или для Айка, или для Совета национальной безопасности. Но сейчас трубка лежала рядом с аппаратом, а его глаза были прикованы к глазам Кэрол Александер.

Если он и отметил ее прелестный цвет лица, тело, стройность которого она поддерживала изнурительными физическими упражнениями, или же мягкие губы и ясные глаза, то не подал вида. Он знал, что это достойный противник и принимал ее всерьез.

Только что она пропустила его через свою собственной конструкции мясорубку, интересуясь его мнением по каждому значительному для страны вопросу, начиная от фермерских цен на бирже до Тайваня и Суэца, особенно акцентируя внимание на его спорных взглядах по поводу «холодной войны» и гонки вооружений.

Естественно, она имела полное право задавать подобные вопросы. Как кандидат на выборах в Сенат, Хэл не мог не иметь своей позиции по каждой проблеме и тем более должен был защищать ее с помощью сильных аргументов. Однако ему пришлось напрячь все свои усилия, чтобы держаться с ней на равных. Ему еще никогда не приходилось иметь дело с таким информированным репортером, моментально задававшим убийственный вопрос, как только он снижал свою бдительность.

Она интересовалась тем, достаточен ли его опыт в качестве представителя Эйзенхауэра в НАТО, на Женевской конференции и в Индокитае для того, чтобы стать членом важнейшего законодательного органа страны. Она настаивала на том, чтобы он объяснил, почему он считает, что его работа в госдепартаменте поможет ему представлять в Сенате жителей Нью-Йорка. Она вслух размышляла о том, в чем причина его растущей популярности по всей стране; не играет ли его личное обаяние и известность семьи роль большую, чем его взгляды на те или иные проблемы.

И как только он подумал, что допрос инквизитора закончился, она атаковала его с другого фланга, задав ему перед камерой вопрос личного характера.

– Мистер Ланкастер, мне бы хотелось узнать, что у вас за душой?

Хэл улыбнулся.

– Что вы имеете в виду? – дружелюбно спросил он.

– Когда я слышу, как вы рассуждаете о коммунизме, – сказала она, – мне видится интернациональный левый либерализм в одеждах приверженца «холодной войны» и воинствующего антикоммуниста. Я никак не могу определить, на чьей вы стороне. И я подозреваю, что это беспокоит как жителей штата Нью-Йорк, так и всю страну. Вы настоящий, мистер Ланкастер? Или же вы марионетка вашей партии и ставленник капиталов вашей семьи, пользующийся политическим моментом, чтобы проникнуть в Сенат?

Хэл улыбнулся, хотя кровь отхлынула от его лица под этими жалящими словами. Никогда еще его собственные взгляды не подвергались такому жестокому препарированию, да еще с таким блестящим знанием дела. Конечно, Кэрол несколько ошибалась. Тем не менее она выразила наиболее агрессивные антиланкастерские аргументы, причем в самой красноречивой форме.

– Я понял, что вы имеете в виду, – добродушно рассмеялся он. – Этакий сопливый Эдлай Стивенсон, надевший маску Джона Фостера Даллеса, чтобы никто не догадался, кто он на самом деле.

– Это сказали вы – не я, – улыбнулась она, движением плеча подтвердив нелестную характеристику.

Теперь Хэл стал серьезным.

– Многим людям непонятно мое отношение к коммунизму, Кэрол, – сказал он. – Но я руководствуюсь обычным здравым смыслом. Наша страна является наглядным доказательством того, что свободное предпринимательство и есть сама свобода. Там, где есть свободное предпринимательство, каждый человек работает скорее на себя, чем на государство. Наша задача на международной арене состоит в том, чтобы убедить развивающиеся страны, что демократия – это единственное реальное средство защиты от репрессий. Я убежден, что мы являемся тому блестящим примером, и поэтому каждая разумная нация в обоих полушариях вряд ли откажется от нашей дружбы. Его лицо потемнело.

– Так вот, для меня очевиден тот факт, что ни одна из коммунистических диктатур не в состоянии быть таким примером и не в состоянии предложить такую дружбу. В этом наша огромная сила. Но если мы будем основывать нашу политику на ошибочном представлении, будто бы развивающиеся страны «скатятся к коммунизму», как марионетки, не имеющие своей собственной воли, то мы не только переоценим привлекательность коммунизма, но недооценим и себя, и развивающиеся страны. Такой подход приведет нас к войне, и довольно скоро. Парень по имени Маккарти уже показал нам, какой вред может нанести такой подход в нашей собственной стране. Я горжусь тем, как президент Эйзенхауэр боролся с этим во внешней политике. И я сам намерен продолжать эту борьбу, где только можно. Надеюсь, что я начну эту борьбу в американском Сенате на будущий год.

Полуулыбка Кэрол Александер не попала в камеру. Она подтвердила то, как умно Хэл превратил ее провокационные вопросы в платформу, с которой он мог представить свои взгляды в самом выгодном для себя свете. Он умел сочетать свою почти мальчишескую привлекательность с размеренным, зрелым голосом, который был на удивление обольстительным, особенно по телевидению.

Она не торопилась задать следующий вопрос. Подкапываться под его взгляды более не имело смысла. Он переиграл ее своим умом и своим обаянием, предназначавшимся через камеру непосредственно зрителям. Она бы выглядела по-детски злой, продолжи напирать на него и дальше.

Тогда она пошла по другому пути.

– Вернемся к тому, с чего мы начали, – улыбнулась она. – Что же у вас за душой, мистер Ланкастер?

Хэл рассмеялся.

– Когда вы это выясните, – сказал он, – дайте мне знать. Это вопрос, на который я и сам не знаю ответа.

– Тогда я спрошу иначе, – сказала она. – Вы происходите из богатой американской семьи. Вы владеете всем, что пожелаете. У вас прекрасная молодая жена и большое будущее. Сегодня вы находитесь в середине вашей многообещающей политической карьеры. Многие обозреватели полагают, что впоследствии вы можете стать кандидатом в президенты. Можно подумать, что у вас есть все, чего душа пожелает. И все же, когда я слышу, что вы говорите, мне кажется, что вы вовсе не удовлетворены тем, что имеете… – в сущности, вы даже сами не знаете, чего хотите от жизни.

Улыбка Хэла исчезла, глаза посерьезнели.

– Это записывается? – спросил он, взглянув на оператора.

– Записывается, – кивнула Кэрол. Он ответил не сразу.