Револьвер для сержанта Пеппера - Алексей Парло Страница 2

Так что по прошествии энного количества лет изощренной пытки коммунистическим пророком, Шурик решил для себя однозначно: «Я — или я, или он!». А поскольку особого желания становиться им у него не возникало, он постарался выстроить свою судьбу так, чтобы с первого взгляда в ней угадывалась мощная антагонистическая пружина. Антикоммунизм, принятый им чисто эмпирически, выросший из неприятия наиболее яркого представителя этого движения, лишь впоследствии начал подкрепляться теоретическими экзерсисами Бердяева, Авторханова и иже с ними, но уже на первых шагах по этой скользкой дорожке Шурик понял, насколько она терниста. И как он ненавидит этих масожидонов. И как… В общем, вы поняли.

Он категорически отказался отмечать свой день рождения 22 апреля и все мероприятия перенёс на три дня назад, хотя это и стоило ему больших трудов. Благополучно выбыв из пионерского возраста, он отнюдь не торопился вешать на свои годы ярлык «комсомольских». Правда, такое же желание было и у школьного комитета комсомола, членов которого Шура не устраивал и по успеваемости (вернее, неуспеваемости) и по присказкам типа "Лысый, маленького роста, обмануть его непросто. Это старый большевик лезет к нам на броневик".

Однако, к девятому классу Шурик, острота ума которого развивалась очень стремительно благодаря повседневной борьбе с повсеместными проявлениями, понял, что на среднем образовании далеко не уедешь — на то оно и среднее. А для получения высшего надо как максимум закончить ВУЗ, а как минимум в него поступить, а в качестве половины этого самого минимума нужен приличный аттестат. Не будем утверждать, что эта мысль пришла в голову только Шурику.

Его мать, воспитывавшая сына в одиночестве, и потому обладавшая большим жизненным опытом, уже давно обращала на это внимание сына с помощью тычков и всевозможных запретов. Но, как справедливо замечено в программе КПСС, принятой на XXII съезде, «труд станет осознанной необходимостью», так что пришлось Нонне Иванне подождать, пока её сын осознает эту самую необходимость.

К этому времени ею уже были проведены предварительные беседы с репетиторами, а многочисленным друзьям и подружкам, перед которыми проблемы получения образования не стояло, было дипломатично отказано от дома. В итоге Шура свою праздную жизнь антикоммуниста — любителя без всякого перехода сменил на совершенно другую, до предела насыщенную занятиями и параграфами, теоремами и законами, и т. д. и т. п. И — странное дело — то ли задатки ученого в Шурике развились, то ли мазохистские наклонности, но читать он стал ещё больше, и всё чаще — совсем не то, что требовалось по программе, а то, что, наоборот, запрещалось всеми существующими в обществе положениями и законами, писаными и неписаными.

Со временем, правда, страсть к чтению слегка поутихла, уступив место более естественным для его возраста и пола занятиям, но то было уже после поступления в институт. Да Господи Боже мой! Кто из нас не пускался в плаванье по винным морям в поисках своей ненаглядной! Хотя сам Шура в ту пору частенько говаривал: «Лучшая девчонка — это водчонка», а на предложение поехать к девицам отвечал: «Может, лучше сухонького?». Но нельзя жить в обществе и быть свободным от общества. Поэтому частенько приходилось Шуре, дабы поддержать компанию, совмещать сухонькое с девчонками.

Неизвестно, чем бы всё это кончилось, если бы в один из этапов своей жизни не подался Шурик в художники. Рисовать он любил и умел с детства, но как — то не считал это дело для себя серьёзным. Ну, а хобби, как известно, вещь непритязательная, если, конечно, не связано с материальным интересом. Короче, рисовал Шурик в особые моменты вдохновения, а проще говоря, когда совершенно нечем было заняться.

А тут пришло время, когда можно было два месяца заниматься этим самым хобби, да плюс ко всему ещё и получить за это месяц свободной жизни вместо обязательной для всех студентов поездки в колхоз. Правда, что делать с этим месяцем, Шура ещё не решил, но, как говорится, был бы человек, а статья найдётся.

И вот тут — то настаёт момент представить вам, уважаемые, второго нашего героя — Алика. Но прежде…

Дело моё похоже на сон —

В ночь я мету небо.

Ветром, который тих и юн,

Я выметаю все закоулки.

Счищаю пыль городов и машин

С гордого Млечного Пути,

Обновляю Большую Медведицу,

Опившуюся пива на Столешниковом,

Отвожу Стрельца от Девы —

Похоть опасна даже для звёзд.

Я прохожу, оставляя пыльные следы,

По пустыне мироздания

Перед началом Первого Дня,

Я сбиваю подмётки об эти

Вселенские гвозди,

Обжигаю пальцы сверхновыми

И обдаю небо паром своего дыхания —

На город опускается туман.

И, с чувством выполненного долга,

Я возвращаюсь домой, где Ты

Ждёшь меня, грея чай для двоих

Под звуки звёздной пыли.

И на джазовых нотах ночь

Баюкает нас.

А утром, рано, ещё до метро,

Я подхожу к окну — выбросить окурок –

И вижу, что туман моего дыхания

Уже рассеялся –

Город снова отверг меня,

Но небо стало чище…