Старомодная манера ухаживать - Михайло Пантич Страница 2

Когда отец умер, Гаврило сказал мне, что ему кажется, даже свой уход из жизни создатель семьи совершил, куда-то спеша, и мы двое — это его самые очевидные незавершенные дела; и рыбий жир мы не пили регулярно, за что и получали от него оплеухи; и внуков мы ему не родили — и на нас сыпались упреки и брюзжанье. Откровенно говоря, он нас никогда от себя и не отпускал, старательно не давая нам становиться взрослыми и постоянно повторяя, как он нам нужен. На этом чрезмерном участии в жизни своих близких покоился единственный оставшийся смысл его существования. На двадцать лет старше мамы, он моментально любовь заменил заботой, и умер так же внезапно, без предупреждения; после воскресного обеда сказал нам, что у него как-то ноги болят и он хочет немного вздремнуть. Он не проснулся, послеполуденный кофе мы пили без него…

Гавриле тогда уже исполнилось тридцать семь, а он все еще был без работы и неженат, целыми днями без толку шатался по окрестностям и играл у себя в комнате на бас-гитаре. Он всегда хотел играть на бас-гитаре в какой-нибудь группе, знал всех белградских рокеров своего поколения и постарше, но отец буквально принудил его закончить сельскохозяйственный, и мой брат-красавец остался нереализованным бас-гитаристом с дипломом по силосному кормлению молочных коров, а я вышла замуж и развелась — соответственно на первом и четвертом курсе. Как? Распрекрасно. Сдаю вступительные экзамены и выхожу замуж, поступаю в интернатуру и развожусь. Отец бесился в обоих случаях, это на самом деле был немыслимый брак, совершенная, очень быстро сгорающая дотла любовь. Павле жил у родителей, через две улицы, но ни он никогда не перебирался ко мне, ни я к нему, мы состояли в браке, но виделись временами, когда захочется. Что это за брак, вопил отец, что это такое, знаете ли вы, что всему есть границы… Мама защищала меня, моя идеальная, исполненная достоинства, прекрасная, перенесшая инсульт мама, университет она не закончила только потому, что слишком рано вышла за отца… Она никогда не говорила, что когда-либо в этом раскаивалась, наоборот, она любила его с тем чувством глубокой преданности, одновременно являющейся желанием быть защищенной и покориться; а это обычно появляется в браках с большой разницей в возрасте, вопреки болезненному пониманию, что тот, кто старше, уйдет гораздо раньше. Естественно, ведь отец был уже созревшим юношей, когда мама только родилась…

— Что ж, если вы так торопитесь, приходите завтра первым, скажем, без пяти восемь. Это никакая не терапия, это гимнастика, сегодня вы не сможете начать, — заключила я это утомительное обсуждение. — Ну давай, сердечко, — обернулась я к девочке, — не нужно так жестко ударять языком о передние зубки, свободно отпускай, чтобы язычок только мягко скользнул по гладкой стороне, видишь, вот так: л, л, л. Давай теперь вместе.

Он упорно продолжал стоять и смотреть на меня.

— Знаете, Алиса, — сказал он этим своим надтреснутым, сиплым голосом, — завтра я не смогу прийти без пяти восемь, я перегружен обязательствами, не буду вдаваться в объяснения, сейчас конец семестра, и у меня масса дел.

— Хорошо, когда вы можете?

— Думаю, я смог бы в понедельник, по понедельникам у меня нет лекций.

— Хорошо, приходите в понедельник, я сейчас запишу вас, только, пожалуйста, будьте точны. Я не могу работать в хаосе — когда каждый врывается, когда ему заблагорассудится. Вы сказали, что читаете лекции?

— Пожалуйста. Я постараюсь. Что я читаю? Я преподаю версификацию.

— Вообще не знаю, что это.

— Господи, да как же не знаете. Я преподаю стихосложение, наука о стихах.

— Значит, существует и такая наука.

— Существует.

— И кто-то это преподает?

— Преподает. Вот я, например, читаю лекции.

— Ну, прекрасно, читайте, — сказала я, решив окончательно прекратить этот разговор, из-за двери кабинета доносилось нервное ворчание тех, кто ждал в очереди, нет, это не пациенты, да и не клиенты, даже не знаю, как их можно назвать — люди с изъянами в произношении. Одновременно, где-то глубоко во мне промелькнула мысль, что этот человек не оставляет меня равнодушной и что мне трудно смотреть ему в глаза. Все начинается с глаз, я в этом уверена, сколько пустых, потухших взглядов вокруг меня. Если чьи-то зрачки начинают искриться — это можно считать событием. Его — искрились, из-за очков…

— Видимо, теперь мы обо всем договорились. До свидания.

— До свидания.

Он вышел, наконец.

— Тетя Алиса, мы на сегодня закончили? — спросила девочка.

— Нет, милая, мы только начали.

— А что хотел этот дядя?

— Чтобы я его научила дышать. Знаешь, так же, как я тебе показала. Вдыхаешь через нос, выдыхаешь через рот.

В понедельник, без пяти восемь, он уже ждал перед кабинетом. Я поймала себя на том, что рада его приходу. Как обычно, я была точна, до минуты, я никогда и никуда не опаздываю, давно научившись тому, что хорошо организованный день — лучшее лекарство от нервов, от тяжелых мыслей и от чувства, что тебя самого слишком много. Хорошо спланировав день, я ощущаю себя царицей, мне нравятся маленькие, достижимые цели и временные рамки, только тогда я могу сказать, что я свободна — странно, но это правда, — свобода оказывается свободой только, когда известны ее границы, за их пределами — всё хаос и безумие. Не знаю, откуда это во мне, наверно, я сама себя так приучила или где-то невзначай подхватила, может быть, и в самом деле от семьи, главное, я привыкла жить по плану, а это отпугивает так называемых мужиков и прочую подобную, безответственную, стихийную скотину мелкого пошиба, которая не любит обязательств.

— Доброе утро, как вы сегодня? — поприветствовала я его.

— Доброе утро, не чувствую никаких перемен. Хожу на ингаляции, но теперь они мне не помогают. Доктор Пенджер мне прописал и какие-то уколы, но я попросил пока их отложить, поскольку, как оказалось, такая терапия не приносит результата.

— Хорошо, посмотрим, что мы можем сделать. Входите, — сказала я, открывая дверь кабинета и пропуская его вперед.

— Садитесь. Что, вы сказали, преподаете?

— Науку о стихах.

— A-а. Никогда не слышала. Кому это нужно?

— Да находятся и такие. Будущие преподаватели языка, переводчики, актеры. Важно, как язык звучит, знаете, поэзия невозможна без стиха, но большинство людей обычно об этом не думает. Современный мир живет без поэзии или растрачивается на ее суррогаты, и поэтому мы живем так, как живем. Я не хотел бы вам слишком надоедать…

— Вы мне не надоедаете, спокойно продолжайте. Мне понравилось то, что вы сказали: важно, как язык звучит, мне это близко, я занимаюсь именно тем, как звучат звуки. Итак, теперь давайте посмотрим, как звучат ваши гласные, на них основывается правильная артикуляция. Откройте рот и кратко произносите вслед за мной: а, а, а, а, а, а, а.

Он открыл рот и кратко вслед за мной произнес: а, а, а, а, а, а, а. «А» у него был в порядке, один раз, правда, немножко ушел в сторону, но это можно было легко исправить.