Безымянлаг - Андрей Олех Страница 2

– Витю попрошу Берензона найти.

Пусть мужу расскажет про вопросы, пусть знают, что со всех спросится. Иван Андреевич доел и, положив ноги на кровать, прилег. Перед закрытыми глазами стояла дорога, уходящая вниз. В его родной деревне Верхнее Аблязово не было таких ям, все ровное, отовсюду виден горизонт, так ему помнилось.

– Звали, товарищ лейтенант? – В открытую дверь заглядывал маленький щуплый еврей в заношенном пиджаке не по размеру и больших очках. – Если вы отдыхаете, я позже зайду.

– Нет, просто разморило с дороги.

– Тогда пойдемте в кабинет, там все бумаги. Вас что интересует: стройки или лагерь? Заключенные, охрана, поставки, настроения, темпы?

– Снабжение.

– По снабжению – у них в канцелярии, у нас только документооборот, переписка со штабом. – Они поднялись на второй этаж, и спутник Неверова, достав из кармана большую связку ключей, безошибочно выбрав нужный, открыл дверь. – Вот здесь свет включается, садитесь за стол, сейчас все вам достану. Вам за последние месяцы, верно?

Иван Андреевич сел и, заметив тонкий слой пыли на крышке стола, смахнул его рукавом и чихнул.

– Ты кто вообще такой? – Берензон молча повернулся, держа в руках папки, застигнутый вопросом врасплох. – Должность у тебя какая?

– Никакая. Я никто. Помогаю при штабе.

– Не понял.

– Я заключенный, отбываю срок за мошенничество, был главным бухгалтером на заводе, начальство проворовалось, посадили меня.

– Не боишься мне такое рассказывать?

– Зачем врать, вы, если захотите, все сами узнаете. Мое дело с бумагами помогать, пока хорошо справляюсь, меня держат. Вот эти папки за последние месяцы, если надо раньше, придется в архиве брать, сегодня уже не получится. Поздно уже.

– Ты слышал, как начальник снабжения с замом погибли?

– Говорят, на машине разбились.

– Вот ты в документах понимаешь, у снабжения все в порядке?

– Нет, много проблем. С едой – больше всего, с зимней одеждой, с оборудованием вроде справляются, но это лучше у специалистов спросить, я плохо в этом разбираюсь.

– Может, у них враги были?

При этом слове Берензон вздрогнул.

– Ну кто снабжение любит? – попытался улыбнуться он, потом тем же бесцветным голосом пояснил: – Ругали многие, но враждебности со стороны сотрудников лагеря я не замечал.

– Ручку мне с бумагой принеси.

Берензон достал письменные принадлежности из ящика стола, и, когда выходил, доски под ним не скрипели, как будто он ничего не весил.

Иван Андреевич не любил документы. В отличие от людей они его не боялись и непонятно когда врали. Он просматривал письма с требованием хлеба, теплой одежды, лекарств, инструментов – и все это было понятно и одновременно неясно. Если снабжение ворует, а оно не может иначе, на бумаге этого не увидишь. Надо смотреть в лицо, на нем все написано. Хотя на лице Берензона ничего не было, кроме страха. Кто же написал анонимку в Москву? Кто утверждал, что смерть начальника снабжения не была случайной? Должны быть какие-то основания, ведь не каждой анонимке дают ход в следственном отделе. Документы Берензона этого не расскажут, как и он сам.

Иван Андреевич подошел к окну, выходящему во двор. За пыльными занавесками, за грязным стеклом с неба на землю стекали чернильные сумерки. Охранник без знаков отличия, спавший днем в коридоре, стоял посреди двора в одной гимнастерке и курил папиросу. Рядом с ним из ведра ела свинья. Выбросив окурок, Витя присел рядом на корточки и потрепал ей загривок, как любимой собаке. Продолжая гладить ее, он сделал резкое движение правой рукой, и свинья, перевернув ведро, упала набок, дергая ногами в агонии. Витя вытер нож о ее бок и смотрел, как из разреза на шее стекает кровь, неотличимая по цвету от грязи и наступившей ноябрьской ночи.

Иван Неверов раньше никогда такого не видел; из деревни его увезли в Пензу, когда ему было четыре. Отца он не знал, а мать забылась, оставшись в памяти далеким плачем. Он опять вспомнил ровный горизонт заснеженного поля в Верхнем Аблязове. Все, что осталось от его детства.

Дверь скрипнула, и Иван Андреевич обернулся. На пороге стояла невысокая девушка. Ее большие карие глаза изучали его внимательно и пристально. Темные волнистые волосы были тщательно уложены в прическу, губы чуть ухмылялись одним уголком. Улыбка медленно ползла вниз, превращаясь в кривую усмешку. Руки были скрещены на груди, а накладные плечи бордового платья сбились чуть вбок. Ивану Неверову показалось, что в комнате стало жарче.

– Папа попросил пригласить вас к ужину.

– Вы дочка Геннадия Аркадьевича?

– Ага, Зоя Чернецова. Вы к нам надолго?

– Пока не знаю. – Иван Андреевич чувствовал, как краснеет под этим взглядом, заволновался и провел вспотевшей ладонью по волосам.

– С комиссиями к нам часто ездят, а вот в штабе селятся редко. Надеюсь, у нас будет время узнать друг друга. – Снова эта улыбка, и юбка чуть качнулась в сторону вслед за бедрами.

– А что это за охранник у вас в прихожей? – Надо было завладеть разговором.

– Витя, что ль? А, зэк. Его папа отмазал, дальний родственник вроде.

– И вы так просто мне об этом рассказываете?

– А чего такого? Спускайтесь через час, хочу познакомиться поближе.

И не закрыв дверь, пошла по коридору.

Иван Андреевич, опустив глаза, несколько минут складывал документы в папки, нарушая строгий порядок дат и разделов. Взяв стопку, подошел к шкафу. В стеклянной дверце отразилось круглое лицо с близко посаженными глазами, большими залысинами и не по возрасту редкими волосами. Лейтенант ГБ, такой же, как все. Но еще немного усилий – и он войдет в старший командный состав. Когда один прямоугольник сменится на два, лысина придаст солидности. Когда два прямоугольника превратятся в три, можно спрятать глаза за очками в тонкой стальной оправе, и немногие смогут смотреть в них, не отводя взгляд. А когда прямоугольники на петлицах станут ромбом, можно забыть, как ты выглядишь, потому что, глядя на тебя, люди увидят только свой страх.

Познакомиться поближе. Даже имя не спросила. Никто не хотел знакомиться с Иваном Неверовым поближе. Он сам не хотел. Без жены надежнее, без родственников тоже. А Витя, значит, родственник, и за это уже можно потянуть. И Зою легко разговорить, если помнить, что это работа, а не прогулка по аллеям.

Шкаф закрыт на ключ, Берензон сам уберет. Если на него надавить, он со страху расскажет, чего не знает, лишь бы угодить. В штабе приезжие не живут, если только не надо держать их рядом. Подсылать дочерей. Свинью к ужину резать. Ладно Чернецов, про него много слухов ходит. Но Павел Александрович Морозов, лютый же мужик, как позволил в штабе усадьбу развести?

Иван Андреевич вернулся за стол и размашистым круглым почерком написал: