Арктическое лето - Дэймон Гэлгут Страница 2

Сирайт, как помнил Морган, находился там же. Они стояли рядом у поручней, наблюдая за происходящим. И хотя до той поры они еще не успели перемолвиться и словом, именно тогда, как вспоминал Морган, между ними и пробежала искра взаимопонимания.

Теперь они говорили о том, что их ждет по прибытии в Бомбей. До Агры они решили ехать вместе, но оттуда Сирайт направится в Лахор, а Моргану путь лежал в Алигар.

– Вы остановитесь там у друга? – спросил Сирайт.

– Да, – ответил Морган и после минутного колебания уточнил: – Он местный.

– Вот как? Я так и думал, – сказал Сирайт. – Очень рад, что это так, действительно рад. Вы ничего не узнаете об Индии, пока не наладите контакт с аборигенами, что бы кто ни говорил. У меня там довольно много знакомых. И весьма близких.

– Вряд ли ваши братья-офицеры одобряют ваши контакты.

– Между нами гораздо больше взаимопонимания, чем вы думаете, – принялся объяснять Сирайт. – Конечно, осторожность нужна. Важно знать время и место.

Он помолчал и, улыбнувшись, спросил:

– Ваш друг индус?

– Нет. Магометанин, – ответил Морган.

– Понимаю. Магометанин, – задумчиво проговорил Сирайт. – Тамошний люд считает индусов слишком чувственными – из-за их декадентской религиозной образности. С другой стороны, магометане – это люди Книги, как и мы. Могу вас уверить, что патаны – просто орда молодых дикарей, но я намереваюсь подружиться с многими из них. Это одна из радостей, ожидающих меня в связи с переводом в Пешавар. Раньше я служил в Бенгалии, в Дарджилинге, и провел там золотое время. Теперь я с не меньшим нетерпением смотрю в будущее.

Морган понял, что разговор принял странный для него оборот, и теперь они говорили о совершенно разных вещах. Тем не менее он кивнул головой:

– Я тоже.

– Вы ждете встречи со своим другом? – спросил Сирайт.

– О, да!

– Вы скучали в разлуке с ним? Как хорошо я понимаю это чувство! И мне приходилось его переживать. К счастью, в Индии вы можете легко утешиться. Это вам не Англия, там это гораздо труднее.

– Что труднее? – переспросил Морган.

– Найти утешение, – ответил Сирайт и, посмотрев на Моргана, что называется, со значением во взгляде, продолжил: – Всего пару недель назад, в Гайд-парке, я встретил конногвардейца.

Обеспокоенный и смущенный новым поворотом разговора, Морган демонстративно откашлялся и уставился на бегущие за бортом буруны. Сирайт сидел к нему вполоборота, в доверчиво-интимной позе. И вдруг после минутного молчания он заговорил о жаре. На первый взгляд это была совершенно иная тема, но она каким-то неявным образом вырастала из предыдущей. За последние несколько дней температура воздуха резко повысилась, и многие из пассажиров выходили спать на палубу. А не заметил ли Морган, что некоторые мужчины теперь носят шорты? Тем, кто постарше, этого делать не следует, сказал Сирайт, у них не настолько привлекательные ноги. И вообще, редкий англичанин может похвастать красивыми ногами – какая-то диспропорция в абрисе коленок. Однако же в Индии привлекательные ноги встречаются то и дело. Морган вскоре сам увидит, сколько там, в Индии, ног и ножек. В Индии плоть открыта гораздо откровеннее, чем дома, таковы уж здесь нравы.

Морган счел, что ему лучше никак не отвечать на это, а подождать и посмотреть, что последует за сим.

Наконец Сирайт вздохнул и промурлыкал:

– Во всем виновата проклятая жара.

– Согласен, – осторожно проговорил Морган.

– Одно вытекает из другого, – продолжал Сирайт. – Жара полностью меняет людей. Я имею в виду, люди приезжают в Индию и начинают вести себя так, как никогда не вели бы себя в Англии. И все из-за жары.

– Я буду носить пробковый шлем.

– Он вас не спасет.

– Уверяю вас, – проговорил Морган, – это шлем отличного качества.

– Не сомневаюсь, – покачал головой Сирайт. – Но спастись от самого себя он вам не поможет.

Лицо Сирайта вдруг изменилось, в его улыбке мелькнуло нечто чувственное, а возможно, и непристойное.

– Не уверен, что понимаю вас, – проговорил Морган.

– А я вот уверен, что понимаете.

В этот момент в недрах корабля послышался шум. До сидевших на палубе донеслись звуки музыки вперемешку с человеческими голосами, слегка приглушенными плеском воды, рассекаемой форштевнем. Обычный мир был рядом – рукой подать. Морган быстро огляделся, чтобы удостовериться, что они на палубе одни.

– Может быть, нам лучше сойти вниз и приготовиться к обеду? – предложил он.

Но, перед тем как он сделал первое движение, Сирайт склонился к нему и передал книгу, которую до того держал на коленях. Морган мельком глянул на протянутый ему томик, полагая, что это сборник стихотворений – такой же, какой лежал рядом с ним. Однако пухлая книжка в зеленом переплете выглядела как нечто совершенно иное, нечто более личное. На обложке было начертано таинственное слово «Педиктон», а внутри вместо типографски исполненного текста оказалась рукопись.

Хотя на той странице, которую открыл Морган, располагалось именно стихотворение.

…О, солнце Азии, волшебный Пешавар,

Где ароматом плоти загорелой

Его смущая, юный отрок смело

Любовнику себя приносит в дар…

– О господи! – воскликнул Морган. – Что это?

– Это история моей жизни, в стихах, – ответил Сирайт.

– Это вы написали?

…Но если свежесть юного туземца,

И нежная округлость ягодиц,

И томный взмах густых его ресниц

Не привлекут вниманья чужеземца,

В недоуменье скорбном взор потупив,

Ему вослед глядит он, и слеза

Туманит с поволокою глаза…

– Я же сказал, что во всем виновата жара, – громко рассмеявшись, проговорил Сирайт.

* * *

Почти не дыша, Морган передал содержание этого разговора Голдсворту Лоусу Дикинсону, когда они в своей тесной каюте переодевались к обеду. Даже теперь, по прошествии времени, Морган не освободился от шока, а пальцы дрожали, не слушаясь его, когда он застегивал пуговицы. Это было удивительно, сообщил он Голди, и так необычно! Так смело говорить с незнакомцем, так безрассудно раскрыться перед ним! Это не являлось исповедью – исповеди сопутствует стыд, а здесь не промелькнуло и тени стыда. Самым же замечательным было то, что Сирайт, похоже, гордился сознанием того, кто он таков и что собой представляет.

Морган и Голди в молчании смотрели друг на друга. Затем Голди поинтересовался:

– Он взял с тебя клятву в том, что ты никому не расскажешь?

– Нет, я думаю, он считал это само собой разумеющимся.

– Почему он верил, что ты…