Криница слов - Елена Асеева Страница 2

Ну, а вот, в принципе, если подумать, что я или мой сын видели в этой жизни?…

Да, ничего…

Общаковские лица воспитателей, учителей, столовскую еду… Затем такие же бесформенные общаковские лица начальников и сотрудников… и все ту же столовско-кофейную пищу…

Разве то жизнь, продолжил я свои думы… что я помню из своего детства, из своей молодости…? Бесконечные уроки, учебники, тетрадки, контрольные, экзамены… шагание на плацу в армии… и крики тупого моего начальника, которому проще одеть на голову воображаемое ведро, чем что-либо доказать… А что еще в моей памяти закрепилось?… Ну, появление на свет Сашки… его первое слово– хотя, честно сказать, я это не помню… Хорошо помню лишь, какой он, взволнованный, выходил из квартиры с большим букетом цветов в том году, тогда, когда я вел его в первый класс.

Неужели это все? Выходит и вспомнить то мне нечего…

Да, конечно нечего, сам себе заметил я, все еще лежа в кровати и стараясь непременно заснуть. Ведь самые чудесные, пришел я к выводу, порывшись в своей памяти, это те мгновения общения с сыном, каковые бывают у нас несколько раз в году на море, когда мы можем принадлежать друг другу.

Конечно, от этих муторных дум и от понимания того, что жизнь наша какая-то неправильная, неверная, и смысл, похоже в ней утерян, как таковой, а все мы словно маленькие гайки и винтики в громадном механизме, где если ты даже сломаешься, то без проблем будешь заменен на новый винтик и гайку… я так и не заснул.

Вскоре зазвонил будильник, и, несмотря на протесты моей души, что жизнь мы живем не правильно и глупо, я подданный, привязанный, да еще и похоже повязанный этой страной, тяжело стеная и проклиная свою долю, поднялся с кровати, умылся и пошел на работу.

Весь день я был сам не свой, так как мне очень хотелось опять увидеть ту реку, и, нырнув в ту воду, насладиться её чистотой, теплотой, ее прозрачностью и вкусом. А потому я был весьма рассеян и меня не раз за день отругал мой начальник, предупредив, что лишит меня премии за месяц.

Но я почему-то, впервые за то время, что устроился и работал на данном предприятии, не испугался такого страшного, по сути, наказания, потому как мысли мои были заняты иным.

Вечером, когда я вернулся с работы домой, я хотел поговорить с женой о том, как купался в той реке, впрочем, она слушать не стала. Оля торопилась побыстрее нас накормить и посмотреть очередную серию какого-то бесконечного сериала. И тогда я пошел к сыну. Ну не то, чтобы рассказать о сне, но хотя бы поговорить. Однако Сашка включил компьютер и стал играть в какую-то очередную стрелялку.

И тогда, я понял, мы живем не правильно, и вообще не понятно, зачем живем?

Ведь если тебя даже не кому выслушать, разве ты живешь?…

Я посмотрел на своего сына, потеребил его по русым волосам и пошел укладываться спать.

Да только в эту ночь, мне не приснилась река…

Мне приснился вишневый сад…

Ох! ну до чего же там было прекрасно!

В этом саду росли лишь вишневые деревья, они были невысокими, с раскидистыми кронами. И если некие из них еще только цвели, то на других висели зеленые вишни, а на третьих вишня была ярко-багряной, поспевшей. На голубом небе, почти не было облаков, лишь кое-где курились едва заметные, закрученные по спирали белые туманы, а солнце в этот раз приятно согревало, будто на дворе была весна. Сад был насыщен сладким ароматом вишневого цвета, с едва ощутимым горьковатым привкусом, низкая изумрудная трава стелилась по земле и в ней утопали босые ноги, а она лишь ласково поглаживая, целовала поверхность кожи. Я ходил по этой травушке-муравушке, вдыхал запах вишни и ел поспевшие кисло-сладкие ягоды…

И снова заголосил этот треклятый будильник.

Он звенел так громко, и так сотрясал мой сон, что с веточек деревьев стали осыпаться белые лепестки цветов и ярко-багряные поспевшие ягоды вишни.

Когда я открыл глаза, будильник все еще продолжал голосить, а это значит, что звенел он для меня… а не для Оли– жены, оной подле на кровати не было. В этот раз я поднялся с большим трудом, тяжело оторвав голову от подушки, тело от простыни, со скрипом спустив ноги с кровати. А сердце внутри груди опять кто-то сжал рукой, да так крепко, что от той боли у меня порой кружилась голова. Впрочем, я все равно пошел на работу, потому что совсем о ней не думал и не думал о боли в сердце… Я думал и вспоминал тот вишневый сад и хотел еще раз искупаться в той реке.

И пока я шел, ехал в автобусе, сидел за рабочим столом, потирая горящую от боли грудь, я все думал о тех прекрасных местах, каковые видел ночью. И думал о том, что в этой жизни я так редко встречал эти красоты… эти простые красоты моей родной земли, красоты планеты Земля….

Я не замечал, как восходит солнце, и как оно закатывается за край земли.

Я не замечал, как на небо выплывает месяц, и, проступая сквозь черную мглу, выплескивают свое сияние звезды.

Я не замечал, как веточки деревьев покрываются почками, и как, постепенно набухая, отворяясь, выпускают они из себя зеленые побеги листьев.

А разве я замечал, как зеленоволосую, цветущую и благоухающую весну сменяет парящее жаром лето, а на смену этой ягодной поре приходит пестрая, грибная, дождливая осень и в белых шубах, расписная зима.

Я не заметил, как пролетело мое детство, юность, не заметил, как закончил школу, техникум, женился… ничегошеньки… ничегошеньки я не заметил!

И теперь я все время об этом думал, а когда в перерывах, отрываясь от очередных, зачем-то и кому-то, необходимых отчетов, глядел в окно, то видел там лишь бетонную площадку, полную легковых автомобилей.

Вечером, вернувшись с работы домой, поев и приняв душ я не стал отрывать Олю от ее сериала, а поцеловав в щеку, и сына в макушку, пошел спать.

А у меня все еще продолжало давить сердце так, что уже стало болезненно дышать.

Я закрыл глаза и, прежде чем заснуть, помыслил, что на самом деле несчастен не только я, но и все те, кто живет на этой прекрасной планете Земля и совсем об этом не задумываются.

А когда я уснул, то увидел небольшое лазурное озеро, не голубое, не зеленое, а именно лазурное. Берега этого озера поросли высоким камышом, и прямо с одного его края, как раз с того места где я стоял, словно пришедший откуда-то, в озеро вёл узкий деревянный причал, к которому наверно должны были причаливать лодки. Однако сейчас причал был пуст, лишь на его краешке, что вдавался в озерную гладь, сидел мальчик лет десяти и увлеченно ловил рыбу. Он держал в руках длинную удочку да не сводил глаз с красного поплавка. Я ступил на причал и неторопливо пошел к мальчику, будто завороженный царящей рядом с ним тихой радостью.

Я шел, а сам оглядывал все кругом. На высоком, голубом небе не виделось ни облачка, ни белого закрученного по спирали тумана, оно было необычайно чистым и насыщенным. Желтоватое, солнечное светило, освещало и нежно-зелёные камышовые заросли, и лазурное озеро. Водная гладь, кишила жизнью, и видел я, как от выплывающих с под озерного дна рыбок, хватающих, что-то на поверхности в разные стороны расходились круги. На больших листах водных растений сидели болотного цвета крупные лягушки с черными глазами, над озером кружились крупные стрекозы, а по самой воде бегали тонконогие, серые пауки или жуки.