Как сделать птицу - Мартин Мюррей Страница 2

Я взглянула вниз, на свое платье, с деланно утомленным и в то же время невинным видом, как будто просто хотела вспомнить, какое же именно платье на мне надето.

Это было красное платье. Мы оба это знали.

— Это платье моей матери.

— А почему ты его надела?

— Потому что надела. Чтобы отпраздновать. — Я выпятила нижнюю губу, как делала всегда, когда меня что-нибудь возмущало.

— А что ты празднуешь? — Гарри посмотрел вниз и пнул ногой землю. В последнее время поводов для праздника было немного.

— Все что угодно. Звук приближающегося поезда. Надо уметь находить что праздновать. — Я взмахнула руками, потому что мне захотелось что-нибудь выбросить, только выбрасывать было нечего.

— Куда ты едешь? В этом платье невозможно ехать на велосипеде.

— Да ну? А вот смотри! — Я закрутила длинный подол платья и перекинула его через руль, чтобы показать ему, как это делается.

Гарри подошел поближе и встал прямо передо мной.

— Но так видно твои ноги, — сказал он. А потом улыбнулся: — До самых трусиков.

Черт возьми, мне нравилась эта его улыбка. Он улыбался половинкой рта и выглядел при этом как-то кривобоко и мило. Но я не собиралась улыбаться ему в ответ. Я не хотела, чтобы наш разговор стал нежным.

— И что? Кто здесь что увидит в это время суток? — Я откинула голову и услышала, как мой собственный неприятный смешок вырвался в ночь. Мне не хотелось смотреть на Гарри. — Я еду в Мельбурн. И не просто так. У меня там дело, а потом посмотрим. Кто знает? Я, может, и еще куда-нибудь поеду. В Сидней. Или даже в Париж.

Он просто стоял и кивал, сложив руки на груди, опустив глаза. Я планировала все сделать так, чтобы обойтись без прощаний или объяснений, а теперь вот Гарри исковеркал весь мой план тем, что возник в ночи, такой странный и напряженный, в то время как он должен был спать.

— А ты что, следил за мной, Гарри?

— Чушь, Мэнни, ты же знаешь, что нет. Просто я не спал и услышал, как открывается ваш гараж. Я выглянул, а вдруг это кто-то чужой, понимаешь, вдруг его кто-то взламывает, и увидел тебя, ты там просто стояла в этом платье, вот я и подумал… Короче, я не знаю, что я подумал.

Он провел рукой по волосам, и они распались на пробор. Я почти протянула руку, чтобы пригладить его волосы и откинуть их назад, как мне нравилось больше всего. В каштановых волосах Гарри есть вьющиеся пряди, и, когда они правильно обрамляют его лицо, он выглядит как-то по-особенному, как прелестный взрослый ребенок, как человек, который никогда не совершит недоброго поступка и которому никогда не придет в голову грязная мысль. Сейчас, когда он откинул эти пряди назад, он стал выглядеть хуже, и я поняла, что правильно делаю, что уезжаю. Кроме того, Гарри всегда носил одну и ту же старую одежду.

— Знаешь что? Беда в том, что мы разные. Ты медленный, а я быстрая. Мы как будто участвуем в разных забегах, ты и я. — Я не хотела так говорить. Иногда фразы вырывались наружу до того, как я успевала проверить их на наличие в них пустот или скрытого оружия.

Гарри отступил на шаг, словно по нему ударила сила-тех подлых слов, которые я произнесла. Он повернул голову и стал всматриваться в поля, но было ясно, что он ничего перед собой не видит.

— Беда в том, что я не участвую ни в каком забеге. — Он качал головой так, как будто испытывал нечто вроде отвращения, как если бы в воздухе потянуло чем-то мерзким. — Так ты делаешь все, что захочешь, так, Мэнни? — Он не смотрел на меня. Он просто выплевывал слова, будто они уже перезрели и начали гнить у него внутри.

Казалось, что окружавшая нас ночь начала увядать. Я вздохнула и стала смотреть на луну. Ей пора бы уже сдаться, и просто уйти, и дать дорогу солнцу, думала я. Потом я поправила какие-то вещи в корзине, и не потому, что они в этом нуждались, а потому, что надо было что-то сделать. Через некоторое время Гарри заговорил:

— А твой папа знает? — Его взгляд был жестким, и это меня задело. Гарри никогда так не смотрел.

— Конечно он не знает. Именно поэтому я и уезжаю так тихо и в такой час. Я собираюсь доехать до Каслмейна и сесть на первый утренний поезд. И не заставляй меня переживать из-за этого, Гарри.

Он начал отворачиваться от меня, и уже одно то, как он это делал, заставляло меня переживать. Практически все, что он делал, заставляло меня переживать. И это злило меня. Я чуть не набросилась на него с обвинениями, как он вдруг оглянулся, подняв руку и как бы салютуя мне на прощанье, и при этом я видела только его профиль, затуманенный темнотой.

— Надеюсь, ты победишь в своем забеге, — сказал он громко и резко. Но было непонятно, действительно ли он желает мне этого, или же он желает мне обратного. А потом он пошел прочь. Просто так: шаг, другой, третий.

Если что-то и могло по-настоящему вывести меня из себя, так это когда от меня так уходили. Я бросила велосипед, но он все равно не обернулся. Я побежала за ним и схватила его за запястье.

— И что, ты даже не скажешь мне «до свидания», Гарри? — Мой голос стал громким, он вырвался из меня, как бы спотыкаясь. Гарри смотрел вниз, на мою руку на своем запястье, так, словно моя рука повела себя слишком фривольно и у нее больше не было права находиться там, где она была. Я отпустила его запястье и нахмурилась.

— До свидания, Мэнни. — Пижама трепетала на нем, словно ее бил озноб.

— Пока, Гарри. — Я почти совсем незаметно коснулась его руки. А потом развернулась и пошла, уже больше ни разу не вспомнив о тех старых крыльях.