Грех - Тадеуш Ружевич Страница 2

Мальчик открыл глаза. Была ночь. Он услышал громкое сопенье и стон. Было темно. Тетя шкаф на ночь не запирала, несмотря на то что дядька на нее ругался и требовал всегда держать шкаф закрытым. Во дворе шумел ветер. Носился по крыше и вокруг дома, запыхавшийся, совал свою острую морду во все углы. Приподняв голову, мальчик смотрел в щелку. На кровати под стенкой что-то ворочалось бесформенным комом. Где-то затарахтел мотор. Окно озарилось светом; желтый прямоугольник заскользил по обоям. В этом свете мальчику стали видны две больших белых ноги, задранных кверху, без привычных черных ботиков и чулок; диковинными зверьками они замерли на фоне стены. В темноте послышался смех, потом всхлипыванья и шлепки. Дядька снова боролся с тетей на кровати.

Мальчик зарылся в одеяло, оставив над головой «окошечко», чтобы дышать, и подобрал под себя ноги. Слезы стекали по щекам, попадая в рот, теплые и соленые.

Тетенька была ему ближе; как-то раз, вернувшись из города, она велела ему выйти из шкафа и дала песочное пирожное — звезду, обсыпанную сахаром. Потом еще долго в кармане он находил сладкие крошки, выковыривал их пальцем и слизывал языком.

Мальчику стало душно, и он высунул голову из одеяла. Теперь в комнате раздавался храп с тоненьким присвистом, будто маленькая пичуга заливалась в самой середке непроглядного мрака, у которого не было лица, но который глядел отовсюду. По крыше ходил ветер, со стуком перебирая черепицу.

Снова послышался удар в окно, стекла тихонько задребезжали. «Наверно, мама пришла, — подумал мальчик, — и стоит под окном". Если бы пришла мама, он бы ее сперва расцеловал, а потом сразу попросил бы вычесать ему голову. Давеча он поймал на себе вошь, которая, выбравшись из волос, поползла за ухо; размером с крупинку, она была толстой и мяконькой, вроде неспелого пшеничного зерна. Кожа на голове сильно зудела. Когда стук в окно повторился, он открыл дверцу шкафа. Комната тонула в темноте. За окном что-то мерно колыхалось. Мальчик высунул ногу из шкафа и нащупал пальцами пол. Раздался громкий всхрап, и мальчик осторожно притворил за собой дверцу. С головой накрылся одеялом и замер, затаив дыхание. Ему казалось, что шкаф пронзительно скрипит и жалобно взвизгивает. Сквозь одеяло до него доходило монотонное постукиванье, раз за разом становившееся все слабее и тише, пока наконец стук не перешел в шорох и шелест, будто кто-то горстями швырял в стекло песок.

Он проснулся, когда в доме никого уже не было. Опасливо открыл створки шкафа и вышел наружу. Ноги у него совсем затекли, стали ломкими как солома и подгибались в коленках. Он сел на краешек стула в глубине комнаты. Дядька строго-настрого наказал мальчику носа не высовывать из шкафа, не то прибьет.

Из комнаты мальчику была видна медная ступка. Она стояла на кухне, и на ее поверхности звездочками вспыхивали отсветы. За окном что-то зашевелилось. Послышался шелест, на стене заколыхалась тень; потом кто-то раз-другой стукнул в стекло. Мальчик снова бросился в шкаф. В шкафу было тихо и темно, как в мешке. В окно мальчик никогда не выглядывал. Даже когда оставался совсем один, поворачивался к нему спиной. Он понимал, что нельзя. Мамочка не велела ему показываться в окне и плакала при этом. Он обещал, что не будет. А дядька твердил, что стоит ему выглянуть разок, немцы тут же его пристрелят. Немцы ходили в высоких черных сапогах, и все их боялись. Они были краснорожие и постреливали золотыми пульками. Пульки у них были спрятаны в зубах, только временами поблескивали. Однажды к дядьке заходил немец и стрелял в потолок горевшими как жар пульками. Мальчик забыл, какой он, жар от огня. Как не помнил и солнца. Чтобы увидеть солнце, он прикрывал глаза, сильно надавливал пальцами на веки, и тогда в черноте появлялся белый кружок без лучей: этот кружок мало походил на солнце и был холодным.

Мальчик сунул руку в карман штанишек. У него там хранилось несколько камешков, которыми он играл. Камешки были круглые, некоторые острые на ощупь. Все их он знал наперечет и помнил цвет каждого. Самый маленький, кругляш, был розовый, острый, треугольничком — голубеньким, точно незабудка. Другие были серые и желтоватые. А один — белый, похожий на гладкое яичко. Если ударить камешком о камешек, вылетала маленькая огненная искорка, пахнущая дождем. Эти камушки он подобрал, когда мамочка вела его к дяде, в шкаф. Из них получалась гремушка: зажав в кулачок и поднеся к уху, он встряхивал их и слушал, как они тихонько гремят; иногда разговаривал с ними или засовывал за щеку.

Вдруг послышались громкие крики с улицы и следом дребезжанье стекол, частые удары и шелест, будто кто-то шумно закопошился снаружи. Мамочка, обрадовался мальчик, это она всю ночь стояла под окном и теперь стучит, ждет его. Распахнув створки шкафа, он на цыпочках подбежал к окну.

Напротив, у краснокирпичной стены, мальчишки играли в расшибалочку. В окно ударяла ветка. Мокрые листики липли к стеклу, а затем устремлялись за отлетавшей веткой; ветер раскачивал кроны деревьев и что-то нашептывал. Какой-то мальчуган, встав на коленки, пускал в луже белый кораблик. Солнце не светило. Вдруг мальчишка схватил свой кораблик, подбежал к окну и прижался лицом к стеклу; в расплющенном носу виднелись две большие дырки ноздрей. Мальчик из шкафа застыл, не в силах пошевелиться, ноги у него сделались почти невесомыми — он их не чуял под собой — и одновременно тяжелыми и большими, как дом. Глаза мальчугана с корабликом не мигая глядели на него — две желтые стекляшки. Вдруг он часто-часто заморгал и что-то крикнул. Стайка ребят, игравших у кирпичной стены, метнулась к окну. Толкаясь, они вставали на цыпочки и прилипали лицом к стеклу. Стоявший позади всех малый, длинный и тощий, как жердь, показал мальчику из шкафа язык и гаркнул:

— Еврей!

Ребята стали прыгать и кричать:

— Еврей! Жиденок, жиденок! — а потом снова прижимали к стеклу лбы, губы, глаза и языки, розовые и широкие, как детские лопатки. Долговязый, похожий на жердь, парень схватил с земли камень и запулил им в стекло. В это время человек, который стоял на углу и читал газету, поднял голову и издали погрозил озорникам тростью. Ребятня бросились врассыпную, выкрикивая на разные голоса:

— Еврей! Жиденок! Жиденок!

Мальчик медленно отвернулся от окна. Под столом лежал увесистый серый камень. Он посмотрел на него и тихо сказал:

— И что я им сделал?!

Он прошептал это несколько раз, потом кинулся в шкаф и накрылся с головой одеялом.