Дурное влияние - Уильям Сатклифф Страница 2

Ha двери две таблички: «Вход воспрещен». Между ними — оранжевая наклейка с тремя черными прямоугольниками, из которых поднимаются вихлястые клубы пара. Парящие прямоугольники перечеркнуты большим красным крестом, а внизу — подпись: «ОПАСНО! ВРЕДНЫЕ ОТХОДЫ!»

Весь фокус в том, чтобы открыть дверь, оставаясь незамеченным. В момент, когда ручка пройдет свободный участок, надо резко потянуть на себя, одновременно придерживая большим пальцем ноги нижний угол, который все время заедает.

ВОПРОС. Зачем я трачу столько энергии, пытаясь открыть дверь как можно тише, если мне прекрасно известно, что он там?

ОТВЕТ. Да затем, что именно эти первые несколько секунд, пока тебя не заметили, могут дать решающее преимущество.

Когда дверь освобождается от замка, я делаю передышку. Самое трудное позади. Пока что операция имеет полный успех. Ни одного скрипа, щелчка, шума или треска, которые могли бы меня выдать.

Просовываю нос в щель. Опытный лазутчик при сборе разведданных использует все пять чувств. Полезной может оказаться любая оперативная информация. Моя носовая лаборатория принимается за работу с первой же струей воздуха.

В последнее время с запахом в комнате Донни творится что-то интересное. Типа как с сыром. Сперва пахнет приятно, затем чуток странно, но все еще съедобно, а потом происходит нечто поразительное, когда ты вдруг открываешь холодильник и думаешь: «Фу-у! Тут явно кто-то сдох!»

Моя теория состоит в том, что «Духан Пацанской Комнаты» следует тому же сырному принципу. (См. Рис. 1.)

Как видно из графика, существует два варианта развития ситуации с «Духаном Комнаты Донни». Лично я отдаю предпочтение кривой «сначала-вверх-потом-вниз», так как искренне считаю, что в комнате, где пахнет еще хуже, человек жить просто не в состоянии. Сейчас ДКД, похоже, как раз на пике. Хотя кто знает? Может, он просто продолжит расти все дальше и дальше, пока пластмассовые предметы в комнате не начнут плавиться, и мы обнаружим, что Донни пришелец, способный существовать в отсутствие кислорода.

Сегодня ДКД кошмарный, но не настолько, чтобы прерывать выполнение боевой задачи. Запах не сообщает мне ничего такого, чего я не знаю и так: что он там, что он там уже несколько часов и что все окна наглухо задраены.

Открываю дверь еще на пару сантиметров и получаю возможность рассмотреть половину комнаты. Донни ссутулился за письменным столом. Что означает одно из трех:

а) он делает домашнее задание;

б) он принял эту позу, услышав, как открывается дверь;

в) он тупо уставился в окно как полный придурок и думает сейчас про себя: «Если б я не сидел здесь битых два часа, тупо уставившись в окно как полный придурок, я давно бы уже все закончил и смотался отсюда на улицу».

Ставлю все свои деньги на вариант «в».

И не то чтобы они у меня были. Просто это такое «устойчивое выражение».

Мне еще ни разу не удавалось открыть дверь больше чем наполовину и остаться незамеченным. Ведь даже если люди ничего не видят и не слышат, они все равно чувствуют, что в комнату кто-то вошел. А теперь помножьте это на два, если речь идет о Донни, поскольку Донни — самый настоящий параноик; на три, если человек, входящий в комнату, — я, поскольку в жизни Донни нет большего счастья, чем выставить меня вон, и на четыре, когда каникулы Донни уже закончились (ха-ха), а мои еще нет.

Но сегодня побиты все рекорды. Я открываю дверь полностью, вплоть до той точки, где она обязательно ударится о кровать, если ее не придерживать. Донни ни черта не слышит.

На цыпочках делаю несколько шагов в комнату. Случись такое раньше, я выучил бы наизусть дислокацию всех скрипучих половиц, но сегодняшнее потрясающе тихое проникновение — случай просто беспрецедентный. Здесь мы на полностью неизведанной территории. Учебники истории рвутся в клочья с каждым моим шагом.

Еще пять шагов — и я прямо у него за спиной. Просто поразительно! Если б вы хоть раз попробовали проникнуть в комнату моего брата, вы бы меня поняли. Это все равно что пробежать стометровку за 5 секунд. Или разогнаться на машине до такой скорости, что она просто взлетает без всякой тренировки.

Сегодня мир празднует величайшую победу младших братьев над старшими. Секите момент!

— МУ-У-У! — ору я, заранее зная о возможных последствиях. Нет такого графика, что показал бы степень ярости Донни, когда он сообразит, где я нахожусь.

Но ничего не происходит. Никакой реакции. Он по-прежнему сидит скрючившись и даже не подскакивает от неожиданности.

Я постукиваю его по плечу. Он не дергается и продолжает молчать.

— Привет, — говорю я. — Ты рад меня видеть?

Игра в труп продолжается.

Значит, меня игнорируют. Что ж, это в корне все меняет. Учебники истории придется склеивать скотчем. Он не реагирует даже теперь, так что нет никакой возможности узнать, насколько далеко я пробрался незамеченным.

С Донни всегда так. Только ты решил, что твое дело в шляпе, как он тут же переворачивает все с ног на голову. У меня от этого крыша едет, а иногда я его просто ненавижу, но чаще всего мне хочется прокрасться к нему в комнату и придумать что-нибудь такое, где я точно выиграю, а он проиграет.

Короче, расклад такой: он победил в игре «прокрадись незамеченным» (причем в высшей степени подлым методом), но игра плавно переросла в поединок из серии «Донни меня игнорирует», — поединок, из которого, как мне прекрасно известно, победителем выйду именно я, поскольку Донни обнажил свое самое слабое место. Полностью раскрылся как плохой боксер.

ВОПРОС. Слабое место?

ОТВЕТ. Его барахло!

Донни терпеть не может, когда я трогаю его вещи. Но вот я в его комнате, он сидит ко мне спиной, и стоит ему повернуться — он проиграл, а в моем распоряжении целая комната Барахла Донни: бери не хочу, сколько душе угодно.

О, какое наслаждение!

Я осматриваюсь, прикидывая, с чего бы начать. На тумбочке у кровати — кучи кассет, журналов и книг. Интересная полка в углу заставлена какими-то загадочными тюбиками, бутыльками, спреями и лосьонами. Столько всего, чем можно занять руки: повертеть, побрякать, спихнуть, открыть и закрыть с услаждающим душу щелчком, хлюпом или чавком. А коли уж речь зашла о неприкосновенном, есть еще его гитара. Вон она, подпирает стенку, буквально умоляя о большом и толстом термоядерном бреньке.