Остров Ее Величества. Маленькая Британия большого мира - Билл Брайсон Страница 2

Я не знал, с которого часа в Англии считается приличным начинать поиски гостиницы, и решил заняться этим ближе к полудню. Несколько свободных часов я занял выбором гостиницы, привлекательной с виду и тихой, но гостеприимной и в то же время не слишком дорогой, и в десять часов шагнул через порог тщательно подобранного заведения, старательно обогнув молочные бутылки. Это был маленький отель, вернее, пансион, вернее, мебелированые комнаты.

Не припомню, как называлось это заведение, зато хорошо помню хозяйку — неприступное создание средних лет по имени миссис Смегма. Она показала мне комнату, затем продемонстрировала удобства и растолковала множество сложнейших правил для жильцов: когда подается завтрак, как включать колонку в ванной, в какие часы я должен буду освобождать комнату и в какой краткий отрезок времени разрешено пользоваться ванной (как ни странно, эти часы совпадали), за сколько времени я должен предупредить, если жду телефонного звонка или намерен вернуться после 10 вечера, как спускать воду в уборной и пользоваться туалетным ершиком, какие предметы допускаются в мусорную корзину в спальне, а что следует аккуратно переправлять в мусорный бачок на улице, где и как вытирать ноги в каждой точке прихожей, как пользоваться трехрожковой горелкой в спальне и в каких случаях это допускается (по-видимому, при наступлении ледникового периода). Все это было для меня ново и поразительно. Там, откуда я прибыл, вы снимаете номер в отеле, на протяжении десяти часов с удовольствием и, возможно, необратимо превращаете его в конюшню, а спозаранок спокойно выезжаете. Здесь же я чувствовал себя новобранцем в армии.

— Минимальный срок пребывания, — продолжала миссис Смегма, — пять суток по фунту в сутки с полным английским завтраком.

— Пять суток? — ахнул я. Я-то собирался провести здесь всего одну ночь. Ради бога, что мне делать в Дувре пять суток, куда себя девать?

Миссис Смегма подняла бровь.

— Вы собирались прожить дольше?

— Нет, — выдавил я, — нет, просто…

— Хорошо, поскольку я ожидаю на уик-энд партию шотландских пенсионеров, так что это было бы неудобно. В сущности, совершенно невозможно. — Она окинула меня критическим взором, словно я был пятном на ковре, и задумалась, всё ли возможное она сделала, чтобы испортить мне жизнь. Не всё. — Я собираюсь выходить, так что нельзя ли попросить вас в течение четверти часа освободить вашу комнату?

Я снова пришел в смятение.

— Простите, вы хотите, чтобы я вышел? Но я только что пришел!

— Согласно правилам заведения. К четырем можете вернуться. — Она собралась уйти, но вспомнила еще кое-что.

— Да, и, будьте добры, пожалуйста, на ночь всегда снимайте плед. У нас уже были неприятные случаи, когда оставались пятна. Если вы повредите плед, вам придется его оплатить. Вы, конечно, понимаете?

Я тупо кивнул. И она наконец ушла. Я чувствовал себя потерянным и усталым и заброшенным в чужую страну. Я провел кошмарно неуютную ночь под открытым небом. Все мышцы у меня болели, я был весь во вмятинах от головок болтов, а кожу покрывал маслянистый слой грязи с двух континентов. Я дотащился сюда, лелея мечту погрузиться в ласковую горячую ванну, за которой последуют четырнадцать часов глубокого, мирного сна на пухлой подушке и под пуховой периной, заглушающей громоподобный храп!

Пока я стоял, поглощенный мыслью, что муки мои далеко не закончились, а только начинаются, дверь отворилась, и миссис Смегма прошагала через номер к трубке дневного света над раковиной. Она ознакомила меня с правильной методикой включения: «Дергать не нужно. Достаточно тихонько потянуть!» — и теперь, как видно, вспомнила, что забыла ее выключить. Сейчас она, как мне показалось, довольно резко рванула выключатель, после чего окинула меня и комнату последним подозрительным взглядом и удалилась.

Убедившись, что она ушла, я тихонько запер дверь, задернул шторы и помочился в раковину. Я откопал в рюкзаке книжку, потом постоял минуту, озирая чистую и чужую комнату.

— И что еще за чертовщина этот «плед»? — пробурчал я жалким голосом и тихо вышел.

Как не похожа на сегодняшнюю была Британия весной 1973-го! Фунт тогда стоил 2.46 доллара. Средняя недельная плата за квартиру составляла 30.11 фунта. Пакетик чипсов стоил 5 пенсов, лимонад — 8 пенсов, помада — 45 пенсов, шоколадный бисквит — 12 пенсов, утюг — 4 фунта 50 пенсов, электрический чайник — 7 фунтов, черно-белый телевизор — 60 фунтов, цветной — 300 фунтов, радиоприемник — 16 фунтов, а средний обед — 1 фунт. Билет на авиарейс из Нью-Йорка до Лондона стоил 87 фунтов 45 пенсов зимой и 124 фунта 95 пенсов летом. Вы могли провести восемь дней на Тенерифе по куковской каникулярной путевке «Золотые крылья» за 65 фунтов или пятнадцать дней — за 93 фунта. Все это я знаю, потому что перед этим путешествием просмотрел номер «Таймс» за 20 марта 1973 — дата моего прибытия в Дувр — и нашел разворот с правительственным сообщением, где объяснялось, сколько все это стоит сейчас и как скажется на ценах крутой новый налог на добавленную стоимость, который собирались ввести через неделю или около того. Суть сообщения состояла в том, что хотя кое-что при новом налоге подорожает, зато другие цены упадут (ха-ха!). В собственной скудеющей памяти я наскреб еще, что послать открытку в Америку авиапочтой обходилось в 4 пенса, пинта пива — 13 пенсов, а первая купленная мной книжка издательства «Пенгуин букс» (это был «Билли-врун» [2]) — 30 пенсов.

Только что отпраздновали вторую годовщину перехода на десятичную систему, но люди все еще пересчитывали в уме: «Господи, да ведь это чуть ли не шесть шиллингов!», и следовало помнить, что шестипенсовик на самом деле стоит два с половиной пенса, а гинея — это фунт и пять пенсов.

Удивительно, сколько газетных заголовков той недели вполне могли бы появиться сегодня: «Забастовка авиадиспетчеров во Франции!» — «Белая книга» [3]требует обеспечить безопасность Ольстера!» — «Лаборатории ядерных исследований должны быть закрыты!» — «Буря нарушила железнодорожное сообщение» — и множество сообщений о матчах по крикету, чтобы заполнить пустые места: «Поражение Англии» (на сей раз против Пакистана).

Но больше всего увлекают заголовки, напоминающие о неспокойной обстановке в промышленности в ту неделю 1973 года. «Забастовка в британской газовой корпорации! В Лондоне не вышла «Дэйли миррор». 10 000 увольнений после протеста работников «Крайслера»! Профсоюзы намерены испортить Первое мая! 12 000 учащихся получили выходной из-за забастовки учителей!» — все за одну неделю. На тот год пришелся кризис ОПЕК и отставка правительства Хита (хотя всеобщие выборы прошли только в феврале следующего года).

До конца 1973 года предстояло еще увидеть выдачу бензина по карточкам и очереди к гаражам, протянувшиеся на мили по всей стране. Инфляции предстояло взлететь до 28 процентов. Возник острый дефицит туалетной бумаги, сахара, электроэнергии и угля, а также многого другого. Половине нации предстояло участие в забастовках, а другой половине — переход на трехдневную рабочую неделю. Люди еще будут покупать рождественские подарки в освещенных свечами универмагах и с отчаянием смотреть на погасшие по распоряжению правительства после «Десятичасовых новостей» телеэкраны. То был год Саннингдэйлского соглашения [4], пожара в парке «Саммерленд» на острове Мэн, борьбы с сикхами и мотоциклетными шлемами и дебюта Мартины Навратиловой на Уимблдоне.