Пузырь Тьеполо - Филипп Делерм Страница 2

Человек, носивший это имя, когда-то был художником, но ни одной его работы она не знала. И все же, увидев на развале под зеленым тентом картину, почувствовала в ней что-то родное и близкое — так иногда, толкнув калитку в заброшенный сад или бредя по заглохшим аллеям, знаешь, что никогда здесь не был, но чувствуешь себя так, словно возвращаешься домой.

Меньше чем за час старьевщику дважды пришлось отвечать на вопросы о художнике, о котором он ничего не знал, чью картину купил по случаю, на распродаже, неделю назад, заплатив за нее какие-то гроши. Молодая итальянка говорила на очень правильном французском, и в ее тоне он уловил не только художественный интерес, но и какое-то не совсем понятное жадное любопытство. Он счел за лучшее отвечать туманно. Впрочем, итальянка, не торгуясь, лихорадочно открыла сумочку и достала кредитную карточку. Восемьсот евро. Еще минуту назад продавец побаивался, не многовато ли заломил, теперь же корил себя за то, что продешевил, и даже засомневался, не свалял ли большого дурака. Россини. Надо бы разузнать. Упаковочная бумага, толстая бечевка. И вот темноволосая женщина в накинутом на плечи свитере уходит с этим Россини под мышкой.

* * *

Такая изящная книжица. Эти слова пришли ему на ум при виде высокой стопки книг на прилавке с табличкой «Лидеры продаж» большого книжного на Монпарнасе. «Такая изящная книжица» — название сборника колоритных рассказов Клод Пюжад-Рено, который он читал несколько лет тому назад. Героиня заглавной новеллы, писательница, отмечает в кругу родных и друзей выход в свет своего последнего детища, долго слушает дурацкие отзывы гостей и к концу вечера совершенно свирепеет. Никто ни слова не сказал о содержании книги, но все восторгались тем, как чудесно она издана. Наконец в какой-то момент, когда героиня помешивает на кухне недотушенное жаркое, ей вдруг приходит в голову диковатая мысль: благородно-желтая шершавая бумага-верже, на которой напечатана ее проза, точно такого же цвета, как этот булькающий соус. И она со сладостным злорадством топит в кастрюле книжку, приговаривая что-то вроде: «Изящная книжица, говорите? Так вот вам, нате, жрите!»

Он улыбнулся, вспомнив эту забавную историю. Улыбка, кроме всего прочего, помогала скрыть явное замешательство. Поднявшись на третий этаж в отдел художественной литературы, он сразу направился к конторке, за которой продавцы с обреченностью в голосе давали лаконичные справки покупателям. Сам он подходил к этому алтарю, только если искал какую-нибудь узкоспециальную или выпущенную малоизвестным издателем книгу, каждый раз гордясь неординарностью своего запроса. Одна продавщица, коротко стриженная, бледная и тощая, в круглых очечках, всегда поражала его способностью немедленно и точно удовлетворять самые головоломные требования. Он был уверен, что и теперь они с ней, как два не знакомых друг с другом, но полных взаимного уважения игрока, сыграют еще один кон по тем же правилам. Но едва он произнес «Кофейный лед», как почуял что-то неладное: продавщица не повела его, с положенной услужливостью и неторопливостью, к дальним стеллажам. Вместо этого, никак, правда, не выражая своего презрения, она указала рукой на самый броский прилавок прямо перед эскалатором. Конечно, «Кофейный лед» не походил на лежащие по соседству объемистые кирпичи, где под кричащими глянцевыми обложками собраны китайские, египетские или рыцарские легенды и мифы. Тем более удивляло появление такой неподходящей продукции среди лидеров продаж.

Небольшого формата почти квадратная книжка. В суперобложке светло-табачного цвета. Орнелла Малезе — имя женщины с картиной было напечатано некрупными буквами, тем же шрифтом, что и название. Внизу черная сидящая фигурка читателя и круговая надпись: «Прогулки» — опознавательный знак издательства, которое он привык считать эталоном тонкого вкуса. Сама фактура книг совершенна, секрет этого совершенства — в расположении и заполнении строк, в качестве бумаги, причем все решают какие-нибудь несколько миллиметров или граммов. Казалось бы, чисто технические детали, а на самом деле — особый язык, который говорит либо о принадлежности к многовековой культурной традиции, либо о выпадении из нее. Безупречна и издательская философия. Ему особенно нравилась серия «Клуб книгочеев». В каждой книге этой серии излагалась ее концепция, и он помнил наизусть две фразы: «Выбор книг идет вразрез с коммерческой оценкой, а также с мнением дипломированных специалистов и литературных академий. Эти книги не потакают вкусам большинства, их место — в извивах и зазорах времени, их стихия — одиночество, белые пятна, рубеж эпох, смятение чувств, накал страстей, теневые стороны души».

Одиночество, белые пятна, извивы и зазоры времени. Это именно то, что он искал в книгах и в жизни. Как же могла книга «Прогулок» затесаться в дурную компанию бестселлеров? Изящная книжечка, ничего не скажешь, но именно поэтому в нем поднималась досада на издателя и автора. Оформление не совсем обычное. Как правило, книги «Прогулок» выходят без суперобложки, хотя этой нельзя было отказать в хорошем вкусе: эстетика дополняла семантику, коричневато-крупитчатый узор гармонировал с завораживающими словами «Кофейный лед». Можно было бы считать, что эту книжку одели в супер в виде исключения. Но ее громкий коммерческий успех заставлял подозревать издателя в компромиссе, а то и в явном расчете.

В кассу стояла очередь. Он взял полистать каталог и сразу же наткнулся на репортаж, посвященный новинкам, которые «у всех на устах»: между двумя компакт-дисками красовалась обложка «Кофейного льда», еще более привлекательная на фотографии. Он подумал, не купить ли журнал, но положил его на место. Не надо никаких статей. Лучше сначала составить собственное мнение. Оно и так уже достаточно предвзятое: из-за красивой обложки, шумного успеха, молодости писательницы, вернее, ее нарочито молодежной манеры одеваться: джинсы, кроссовки, черная футболка — этакая вечная студентка. Такой она была, когда он решился заговорить с ней, догнав на улице Коммин. Пока он, путаясь в словах, что-то глупо бормотал, она смотрела на него без особого удивления.

— Мадемуазель, не сочтите за дерзость, но я хотел спросить… Вот эта картина, которую вы несете… она имеет для вас большую ценность? Потому что, видите ли, я…

Ему вдруг припомнилось начало «Тайны единорога», когда Тентен отказывается продать модель корабля, который купил для капитана Хэддока.

— Да. Имеет. Совершенно особую ценность. Мне очень жаль. Это трудно объяснить…

— Я понимаю. И все-таки…

— Нет, вы не можете понять, — сказала она вежливо, но очень твердо.

Было ясно, что эта словесная акробатика не завершится чашечкой кофе в кафе на углу, напротив Зимнего цирка, однако нельзя же разойтись просто так, надо для порядка обменяться парой любезных фраз. Видя, как он расстроен, она заговорила о другом:

— Я приехала в Париж всего на несколько дней, по делам, вышло французское издание моей книжки.

А он постарался скроить веселую мину:

— Я вижу, вы не передумаете, но если вдруг… вот вам на всякий случай моя визитка.

И только в последний момент спохватился — было бы хамством не спросить:

— Как называется ваш роман?