Хорошая жизнь - Маргарита Олари Страница 2

С молотком он бежит в храм, ему подарили икону, ее нужно срочно повесить. Вбил гвоздь, повесил икону. Валя, как я икону повесил, нормально. Прекрасно, отец Ермолай, очень хорошо, в нужном месте, красиво. Настоятель склонил голову, подошел к иконе поправил ее, отошел. Икона висит криво. Вновь поправил, отошел, икона падает, разбивается. Нормально, визжит он, да хреново я икону повесил, Валя, хреново.

Ему отдали на передержку кобеля, у него живет другой породы сука. Отец Ермолай разместил собак у себя во дворе, укоротил поводки, в порыве страсти они могли рассчитывать лишь на поцелуй. Настоятель доволен, справился с расселением, собаки тоже довольны, после его ухода друзья человека развернулись на сто восемьдесят градусов и предались разврату. Сука родила страшных щенков, в виду чего была отлучена от настоятельского дома.

На каждое Рождество в трапезную приходят дети из воскресной школы поздравить настоятеля нестройным исполнением украинских Рождественских песнопений. Мы притворяемся счастливыми, отец Ермолай удобней устраивается на стуле, все готовятся слушать то, что слушают много лет подряд. У меня начинается нервный тик. На передний план выходит пухлый мальчик, фанат Селин Дион, слегка раскачиваясь из стороны в сторону, голосом евнуха мелодично и проникновенно докладывает отцу Ермолаю, every night in my dreams I see you, I feel you. Настоятель не верит ушам. Мальчик вкрадчиво продолжает, that is how I know you go on. Тетя Валя нервничает, поглядывает вокруг. Мальчик поет раскачиваясь, позади него вразнобой раскачиваются остальные дети, никто из них не учил колядки. We’ll stay forever this way you are safe in my heart and my heart will go on and on, заканчиваем вместе с мальчиком, долго аплодируем. Чтобы настоятелю не пришло в голову попросить детей спеть что-нибудь традиционное, вызываем оркестр «Титаника» на бис. Тонем, слушаем.

Возвращаясь к мысли, что Галя для Кишинева единственное оправдание, неминуемо сталкиваешься с пластмассовыми бриллиантами. Огородникова, живущая у помойки, дурно пахнущая, со стихами в кармане и синяком под глазом, плохая, правда. Розовощекий, холеный настоятель, с выборочным соблюдением заповедей, хороший, ложь. Третьего Кишиневу не дано.

Вере всего-то и нужно от меня, всего ничего. Мне от нее не больше. Чтобы без проблем, чтобы мирно. В ее глазах еще живет распущенная девчонка, в них уже поселилась рассудительная дама, определившая себе цену, сезонных скидок не предвидится. Вера знает, в сорок шесть устают от любви, я не знаю. Стараюсь быть летней, легкой, по ночам пою колыбельную, Вера спит, ей спокойно. Мне беспокойно. Будоражу прошлое, предъявляю свидетельство близости, пользуюсь пошлыми приемами, Вера, а помнишь. Вера что-то такое помнит, да вот, сколько нас. Сколько. Через две недели я почувствую то, что она чувствует сейчас. Пойму через две недели, небольшой срок, Вера убеждена, не пойму. Пойму, не смогу объяснить, мы спокойно расстанемся. Через две недели моя любовь осядет последним архивированным файлом, через две недели забуду о любви, через две недели любовь не прекратится, любовь не прекращается. Я выкрасила волосы в красный цвет, на моей футболке надпись «открылась», у гамбургера вкус гамбургера, все хорошо.

Приступ белой горячки, Огородникова принимает назначенные таблетки, сердце останавливается, она умирает в сумасшедшем доме. Галя не могла не пить и быть собой. Мы не могли не читать ей лекции о вреде алкоголизма, понимая, продолжит пить. Нас не хватило на любовь к ней, на это «всего-то». Нет, мы любили, конечно, нас на любовь не хватило, только на еще один архивированный файл. Верующих много.

Тамару мать отправила в монастырь, удерживала от мирских соблазнов. Настоятель Ермолай вызволил девочку. Возьми, Тамара протягивает мне тонкую книжку. Что это. Здесь о жизни Святителя Митрофана. Спасибо, а зачем. Вдруг захочешь поехать, в монастыре хорошо. Тома вырастет, забудет все, что укореняла в ней мать, станет блядью. Никого из нас это обстоятельство не потрясет, к тому времени мы превратимся в животных. Я поеду в монастырь на неделю, выйду оттуда спустя четыре года, забуду все, что укореняла в себе, стану блядью. Во мне навсегда останутся монастырская послушница вместе с блядью, церковь, бордель, Воронеж, улица Освобождение Труда, васильковое небо, китайские разноцветные трусы, спрайт, шоколадные батончики, колокольный звон, улица Платонова, куриные окорочка, мороженое.