Обрученные с Югом - Пэт Конрой Страница 2

Мой старший брат Стив был ее любимцем, и все, включая меня, находили это вполне естественным. Стив — блондин атлетического сложения и гипнотического обаяния, от него исходило излучение, которое неотразимо действовало на взрослых. Простым рассказом о каком-нибудь школьном учителе или о прочитанной книжке он заставлял мать хохотать до слез. Я не смог бы выдавить из нее даже улыбки, как бы ни лез из кожи. Поскольку я сам обожал Стива, мне и в голову не приходило ревновать к нему. Для меня он был и советчиком, и защитником. Врожденная застенчивость совершенно убила во мне дух соперничества. Мир детей пугал меня. Соприкасаясь с ним, я чувствовал себя так, будто пускаюсь в опасное путешествие. Стив являлся моим надежным проводником, пока не умер.

Теперь, оглядываясь назад, я думаю, что наша семья после похорон Стива переживала коллективное нервное расстройство. Его внезапная, необъяснимая смерть отбросила меня на несколько витков вниз по спирали развития, и мне потребовалось немало времени, чтобы выкарабкаться на белый свет. Моя застенчивость приняла болезненные формы. Включились все системы аварийной сигнализации. Из детства, полного страхов, я попал в детство, лишенное надежд, не пропустив ни одного переходного этапа. Я ужасно страдал не только из-за потери брата, но еще и оттого, что не позаботился обзавестись приятелями за пределами насмешливого кружка друзей и подружек Стива, которые обожали его настолько, что готовы были терпеть даже меня как бесплатное приложение. После смерти Стива этот кружок забыл обо мне прежде, чем завяли цветы на его могиле. Вся компания брата состояла из ребят ярких, талантливых, как сам Стив, и я всегда чувствовал себя поганкой на поляне, где они возжигали костры и предавались своим ритуалам, играм и фантазиям.

Итак, для меня Великое путешествие началось, когда Стив навсегда покинул нас. Я прекрасно понимал, что ответственнейшая роль единственного ребенка в семье мне не по силам. На каждом шагу я натыкался на беспомощно-осуждающий взгляд матери: я был воплощенной противоположностью Стива. Она презирала меня за то, что я не блондин, не спортсмен, не образцовый чарлстонец. Мне никогда не приходило в голову, что мать могла бы и не обижаться на меня за мою неспособность превратиться в того ребенка, которого она обожала и потеряла. На долгие годы я погрузился в мутные глубины собственной души и с удивлением обнаружил, что сделанных там открытий достаточно, чтобы напугать меня до конца жизни. Прикосновение безумия было столь ощутимым, что мое хрупкое детство едва не очутилось на дне реки. Потребовалось много сил, чтобы привести себя в порядок. Я всегда чувствовал, как из непроходимых дебрей моего существа за мной наблюдает сильный, непобедимый дух, который с великим терпением ждет того дня, когда я вернусь к жизни, повинуясь неистребимому инстинкту самосохранения. В самые черные времена он одиноко и преданно ждал моего приказа, чтобы встать рядом со мной, плечом к плечу, когда я наконец решусь выйти навстречу миру и заявить свои права.

Я оказался поздним овощем, о чем очень сожалею. Родителям пришлось напрасно страдать, дожидаясь, пока я дозрею и займу свое место за общим столом на празднике жизни. Первые признаки своего возрождения я заметил гораздо раньше, чем они. Мать поставила на мне крест, когда я был совсем ребенком, и о моем излечении не грезила даже в самых смелых мечтах. И все же в годы бесславной, ниже своих возможностей, учебы в старших классах я подготовил предпосылки для блестящего финиша, а мать даже не заметила, что я наконец-то к нему готов. Я возвел непроницаемую крепость собственного одиночества и обитал в ней, а потом решил сровнять ее с землей, и меня не заботило, какой ущерб это принесет окружающим и не пострадают ли они от обломков.

Мне исполнилось восемнадцать лет, а у меня не было ни одного приятеля моего возраста. Ни одному юноше в Чарлстоне не пришло бы в голову пригласить меня к себе в гости или на выходные в загородный дом на побережье.

Я твердо вознамерился изменить такое положение. Я решил стать самой интересной личностью, когда-либо рожденной в Чарлстоне, и поделился своим секретом с родителями.

На восемнадцатом году жизни в самый обычный день жаркого лета я вскарабкался на магнолию у реки Эшли с ловкостью, приобретенной в результате длительных тренировок. С верхушки дерева я обозревал родной город, напитанный горячими соками июня. Солнце начинало садиться, окрасив облака на западе у линии горизонта в красный цвет. На востоке виднелись крыши, фронтоны, колонны города, который был моей родиной. Я только что дал обещание родителям и хотел, чтобы оно сбылось — и ради них, и ради себя. И ради Чарлстона. Я хотел стать человеком, достойным такого легендарного города.

У Чарлстона особенный сердечный ритм и неповторимые отпечатки пальцев, свой портрет, особые приметы и уникальная процедура опознания. Это город умышленных хитрых сплетений, изобретательных чертежей, это город, который замер в позе преклонения перед красотой. Сидя на дереве среди листвы, я смотрел вниз, на город, и мне казалось, что я вижу очертания собственной судьбы. Тут и дороги, которые оборачиваются тупиками и никуда не ведут, и жемчужины, которые сияют подобно особнякам на городских улицах. Глядя сверху, я постигал замысел своего города, того самого, который преподал мне уроки искушения красотой и научил не доверять показному, поддельному. Я обратил лицо к звездам и едва не совершил опрометчивый поступок: попытался угадать будущее, но вовремя одумался.

Мальчик вовремя спохватился и сошел в город, который окрашивает действительность в янтарные цвета и обладает магической силой, заповедной для младших ангелов.

Часть I

Глава 1
16 июня 1969 года

Все на свете имеет свою причину. Это знание досталось мне нелегким путем и задолго до того, как я понял, что к истине, к подлинному знанию только нелегким путем и можно прийти. С раннего детства я остерегался всевозможных средств передвижения, облегчающих этот путь. И хотя я считал, что выбираю самую безопасную дорогу, мне все же не удавалось избежать ловушек судьбы. Будучи застенчивым ребенком, я рос, одолеваемый страхами, и в глубине души полагал, что мир всегда готов напасть на меня. Вплоть до последнего школьного лета мне казалось, что моя судьба лежит, свернувшись кольцами, и вот-вот набросится на меня в один жаркий день, который не за горами.

16 июня 1969 года произошло несколько не связанных между собой событий. Я узнал, что моя мать некогда была монахиней католического ордена Святого Сердца. Автофургон фирмы «Атлас» для перевозки мебели дал задний ход и подъехал к единственному на нашей улице особняку XIX века, расположенному через дорогу от нашего дома. Двое сирот подошли к воротам приюта Святого Иуды, что на Брод-стрит, за собором. Газета «Ньюс энд курьер» сообщила, что на Ист-Бэй-стрит возле дома Ратлиджей-Беннетов во время облавы задержано несколько человек с наркотиками. Мне было восемнадцать лет, и у меня была репутация тугодума. Я не сумел почувствовать тектонических толчков, которые предвещали, что история моей жизни пришла в движение и начала развиваться помимо моей воли. Только через много лет я усвоил, что судьба может настигнуть, вонзить в тебя окровавленные когти, а когда ты обернешься, желая посмотреть ей в глаза, она прикинется мебельным фургоном, сиротским приютом, облавой на наркотики. Если б я знал тогда, что мне предстоит, я никогда не понес бы коробку с вафлями новым жильцам через дорогу, ни словом не обмолвился бы с сиротами, не стал бы знакомиться с двумя учениками, которых выгнали из школы «Портер-Гауд» и быстренько зачислили на последний год в нашу, «Пенинсулу».