Другая жизнь - Лайонел Шрайвер Страница 2

Шеп устроился в гостиной, увлекшись поглощением живительного нектара под названием бурбон. Не в его привычке было начинать вечер с чего-то крепче пива, но сегодня от ряда привычек определенно можно отказаться. Вытянув ноги, он оглядел вполне симпатичную, но обставленную дешевой мебелью гостиную, неспособную вызвать горечь расставания с привычной обстановкой, за исключением фонтана. Мысль о том, что предстоит покинуть разбросанные подушки или этот чудовищный стеклянный кофейный столик, на который изредка попадали капли воды, даже воодушевляла. Фонтан наполнял его отчетливым чувством той жадности до чужого, присущей среднему классу, когда хочется иметь даже то, что уже имеешь. Он рассеянно подумал, влезет ли фонтан в «самсонайт», если тщательно завернуть его в газету?

Они все еще называли его Свадебным фонтаном. Блестящее, словно новенький серебряный стерлинг,«похожее на цветок сооружение заняло центральное место во время их скромных посиделок с друзьями двадцать шесть лет тому назад, являя собой объединение жениха и невесты, их талантов и сил. До сегодняшнего дня Свадебный фонтан был единственным их совместным проектом, которому и он, и Глинис уделяли равное внимание. Шеп отвечал за техническую часть агрегата. Помпа была тщательно скрыта изогнутой пластиной металла, отполированного до зеркального блеска, вокруг основания; поскольку механизм работал постоянно, за многие годы его приходилось неоднократно менять. Разобравшись в силе и направлении водных потоков, он отрегулировал длину струй на разных уровнях. Глинис же занялась самим металлом, и по ее распоряжению на нем были выкованы причудливые линии в ее же старой студии в Бруклине.

С точки зрения Шепа, фонтан был слишком прост, Глинис же он казался искусно украшенным, таким образом даже в оценке внешнего вида этого чуда голоса разделились поровну. К тому же фонтан выглядел очень романтично. Соединенные сверху изогнутые дуги переплетались, словно лебединые шеи, поддерживая друг друга, струя, бьющая из одной, стремилась напоить другую. Узкие в самой высшей точке, уходя вниз, они расширялись, являя все более причудливые фигуры и образуя подобие небольшого озера у самого основания, таким образом объединяя свои ресурсы. Глинис предпочитала думать о высоком. Шеп, всегда следивший за тем, чтобы потоки воды неслись вверх, поддерживал ее стремление заботиться о прекрасном и напоминал периодически о необходимости начищать металл до блеска. Однако без должного внимания с его стороны на нем могут появиться желтоватые пятна и некрасивый налет. Возможно, в его отсутствие она просто выключит фонтан и уберет с глаз долой.

Эта аллегория, вид двух потоков, соединяющихся, переплетающихся и образующих единое целое, выражала ту идиллию, которую они потеряли. Тем не менее фонтан благополучно вписался в их жизнь. Глинис не только работала с металлом; она сама была металлом. Жесткая, твердая, несгибаемая. Выносливая, неоднозначная, блестящая. Стройная вытянутая фигура, костлявая, как ювелирное украшение или столовые приборы, которые она когда-то сделала сама, выбор ремесла в художественной школе для Глинис был не случаен. Все ее естество отождествлялось с материалом неподатливым, не желающим принимать уготованную форму, устойчивым к внешним воздействиям и поддающимся только неистовой силе. Металл буен. При неправильной обработке зазубривается, неровные линии злобно поблескивают при свете.

Нравилось Шепу или нет, но стихией его была вода. Податливая, легко управляемая, склонная бежать привычным руслом, и он всегда плыл по течению, как они выражались в юности. Вода уступчива, покорна и готова закрутиться, запутаться в водовороте. Он вовсе не гордился этими качествами; гибкость не должна быть присуща мужчине. Однако видимая инертность жидкости обманчива. Вода изобретательна и находчива. Как хорошо знают многие владельцы домов с обветшалой крышей или поржавевшими трубами, вода коварна, и ее тоненькая, едва заметная струйка всегда проложит себе путь. Вода своенравна, хитра и настойчива, обладает способностью проникать в любую щель или в случайно не заделанную трещину. Рано или поздно вода просочится туда, куда ей надо, или – что наиболее актуально для Шепа – выберется наружу.

Его первый детский резервуар, сколоченный из такого неподходящего материала, как дерево, нещадно протекал, и бережливый отец отругал сына за это, как он выразился, «сито», которое только напрасно расходует воду. Шеп стал с большей изобретательностью подбирать предметы: миски с отколотыми краями, руки и ноги отвергнутых сестрами кукол; теперь из отобранных им сосудов вода могла только испариться. Впоследствии его игры становились все более живыми, предметы пришли в движение, в процесс были вовлечены лодки с гребным колесом, лопасти которого плюхали по воде, самолетики, парящие над заливом с подвешенными к ним всевозможными предметами, баллончики, позвякивающие кусочками ракушек или осколками стекла. Это хобби сохранилось и по сей день. В противовес безжалостной практичности его каникул выбранные сосуды казались фантастически легкомысленными.

Это оригинальное хобби выросло не из напыщенной метафоры, выражающей его характер, а из банального детского увлечения. Каждый июль Накеры арендовали дом в Уайт-Маунтин, рядом с которым протекал широкий бурный ручей. В те времена у детей были настоящие летние каникулы, туманный горизонт скрывал издержки беспорядочного времяпрепровождения. Очевидная бесконечность была мнимой, но от этого не менее притягательной. Возможность импровизировать, как виртуозный саксофонист. Для него мелодия бегущей воды была связана с покоем, усталостью и медлительностью, нехваткой остроты, по которой дети в эти промежутки между математическими лагерями, дополнительными занятиями, уроками и строгим, четким распорядком совсем не скучали. Именно такой видится и Последующая жизнь, уже не в первый раз подумал он и налил еще на пару пальцев бурбона. Он мечтал вновь вернуться в лето. На этот раз на весь год.

Ни одно занятие в воскресной школе или в Группе христианской молодежи не могло сравниться по значимости для формирования его характера с поездкой в Кению, в которую Гэбриэль Накер взял своего шестнадцатилетнего сына. Под эгидой пресвитерианской программы по обмену его преподобие согласился преподавать в небольшой семинарии в Лимуру, небольшом городке в часе езды от Найроби, и привез с собой семью. К огромному сожалению Гэбриэля, самым сильным впечатлением для его сына стало не страстное желание семинаристов познать Евангелие, а покупка продуктов. В их первый поход за провизией Шеп и Верил повезли родителей на местный рынок с прилавками, заваленными папайей, луком, картофелем, маракуйей, бобами, цуккини, тощими курицами и оковалками говядины: все это обернулось пятью до отказа забитыми сумками. Будучи человеком расчетливым – одной из претензий к нему отца до сих пор оставалась его излишняя увлеченность деньгами, – Шеп с легкостью в уме конвертировал шиллинги. Вся их ноша в результате обошлась в три доллара. Даже для 1972 года это была смешная сумма за провиант на неделю для всей семьи.

Шеп даже выразил удивление по поводу того, как торговцам удается получать прибыль при столь низких ценах. Отец отметил, что все эти люди чрезвычайно бедны; бедняги в этих отсталых странах живут меньше чем на доллар в день. Его преподобие полагал, что они указывают цены в пенни, потому что и расходы свои привыкли считать в пенни. Шеп был знаком с ростом экономики на базе роста производства; а сейчас узнал об экономии, связанной с ростом производства. Курс доллара был не фиксированным, а относительным. За сумму, на которую в Нью-Хэмпшире можно было купить лишь коробку скрепок, в кенийской глубинке продавали подержанный, но пригодный к употреблению велосипед.