Песнь камня - Иэн Бэнкс Страница 2

У лейтенанта (хотя, признаться, тогда мы ее так не называли) непримечательная фигура, но в движениях сквозит изящество. Некрасивое лицо смугло, почти темно; серые глаза, черные брови. Наряд составлен из множества разных форм; измазанные, потертые сапоги одной армии, изодранная гимнастерка — другой, очень грязный дырявый китель — третьей, а мятая фуражка — с щегольскими крыльями на кокарде — видимо, военно-воздушных сил, но автоматическая винтовка (длинная и темная, пара серповидных магазинов аккуратно прикручена друг к другу) безукоризненно чиста и поблескивает. Лейтенант улыбается тебе и коротко касается фуражки, затем поворачивается ко мне. Винтовка легко покоится у нее на бедре, ствол целит в небо.

— А у вас, сэр? — спрашивает она. В ее голосе шероховатость, которая кажется мне извращенно приятной, хотя кожа покрывается мурашками от скрытой опасности, многообещающей угрозы в ее словах. Неужели она подозревала, провидела нечто уже тогда? Неужели экипаж высветил нас в толпе — драгоценным камнем в простенькой оправе, пробудившим в ней хищника?

— Что, мадам? — отзываюсь я; слышится крик. Я оглядываюсь и вижу группу солдат — они сгрудились у дороги в нескольких метрах перед горящим фургоном; в центре кто-то лежит. Беженцы проходят мимо, стараясь держаться подальше.

— У вас есть то, чего мы хотим? — спрашивает женщина в форме, легко запрыгивает на откидную подножку и — снова улыбнувшись тебе — нагибается и стволом винтовки приподнимает край дорожного пледа.

— Не знаю, — медленно отвечаю я. — А чего вы хотите?

— Оружие, — она пожимает плечами, щурится, — Что-нибудь ценное, — обращается к тебе, затем приподнимает другой плед, напротив тебя; ты сидишь бледная, с распахнутыми глазами, смотришь на нее. — Топливо? — добавляет она, переводя взгляд на меня.

— Топливо? — повторяю я. В голове проносится мысль: может, спросить, имеет она в виду уголь или дрова, но я предпочитаю смолчать, я напуган ее поведением и винтовкой. Из кучки людей перед фургоном доносится еще один захлебывающийся вопль.

— Топливо, — повторяет она, — боеприпасы… — Затем из толпы раздается пронзительный визг (ты вновь содрогаешься); наша лейтенант оборачивается на этот ужасный крик, легкая недовольная гримаса появляется и исчезает на лице, и почти в ту же секунду она произносит: — …медикаменты? — Судя по выражению лица, она что-то прикидывает.

Пожимаю плечами.

— У нас есть какие-то средства первой помощи. — Киваю на кобыл: — Лошади питаются зерном; вот и все их топливо.

— Хмм, — говорит она.

— Луций, — произносит кто-то впереди. Наш слуга в ответ что-то бормочет. От группки на дороге отделяются двое: один — ополченец, другой — деревенский староста. Староста мне кивает. Наша лейтенант спрыгивает с подножки и идет к нему, останавливается к нам спиной, беседует, склонив голову. Один раз он косится на нас, затем уходит. Лейтенант возвращается, вновь забирается на подножку, стаскивает фуражку с зализанных назад мышастых волос.

— Сэр, — улыбается она мне. — У вас есть замок? Что ж вы не сказали?

— Был, — отвечаю я. Не могу удержаться, кидаю взгляд в сторону замка. — Мы оттуда уехали.

— И титул, — продолжает она.

— Незначительный, — соглашаюсь я.

— Ну, — восклицает лейтенант, скользя взглядом по столпившимся ополченцам, — и как нам вас называть?

— Лучше по имени. Зовите меня просто Авель, — Запинаюсь, — А вас, мадам?

Усмехнувшись, она оглядывает стоящих вокруг мужчин, затем оборачивается ко мне.

— Можете звать меня лейтенант, — отвечает она. И, обращаясь к тебе: — А вас как зовут? — Ты сидишь, по-прежнему глядя на нее.

— Морган, — отвечаю я.

Еще секунду она смотрит на тебя, затем медленно переводит на меня взгляд.

— Морган, — медленно повторяет она. Из группы на дороге снова раздается крик. Лейтенант хмурится и смотрит туда. — Ранение в живот, — тихо говорит она, двумя пальцами барабанит по полированной обшивке дверцы. Бросает взгляд на два тела возле горящего фургона. Вздыхает, — Только для первой помощи? — спрашивает она. Я киваю. Она хлопает по мягкой внутренней обивке, спускается и идет к сгрудившимся впереди ополченцам. Кучка распадается, солдаты ее пропускают.

В центре лежит на боку юноша в форме, руками обхватил живот, трясется и стонет. Наша лейтенант подходит к нему. Кладет винтовку на дорогу и садится на корточки; она гладит парня по голове и тихо говорит ему что-то — одну руку кладет ему на лоб, другой ощупывает свое бедро. Она кивает, чтобы двое других отошли — те расступаются, — потом наклоняется и целует молодого солдата в губы. Глубокий, неторопливый, почти страстный поцелуй; их все еще связывает нитка слюны, пойманная косым солнечным лучом; лейтенант медленно отстраняется. Их губы едва разъединяются, и тут гремит револьвер, направленный раненому в висок. Голова дергается, будто от сильного удара, судорога скручивает тело, потом оно расслабляется — и кровавый фонтанчик плещет вверх и на дорогу. (Я чувствую твою руку на плече, она вцепилась мне в кожу через пиджак, ворс и рубашку.) Молодой солдат вытягивается и мягко шлепается на спину — рот открыт, глаза закрыты.

Лейтенант тут же встает, перекидывает винтовку через плечо. Дарит мертвецу последний взгляд, затем оборачивается к одному из тех, кто стоял возле раненого:

— Мистер Рез, проследите, чтобы его достойно похоронили. — Она запихивает еще дымящийся револьвер в кобуру, смотрит на тела двух гражданских, что лежат возле фургона. — А этих оставьте собакам. — Возвращается к нашей коляске, рывком выдирает из кармана серый платок и прикладывает к лицу, стирая крошечные пятнышки юной крови. Снова запрыгивает на подножку, локтями упирается в дверцу.

— Я спрашивала насчет оружия, — говорит она.

— У м… у меня есть дробовик и ружье, дрожащим голосом отвечаю я. Смотрю на дорогу. — Они нам могут понадобиться для…

— Где они?

— Здесь, — медленно встаю и смотрю вниз на ящик под кучерским сиденьем. Лейтенант кивает солдату, — я не заметил его с другой стороны экипажа, — тот запрыгивает внутрь, открывает ящик, осматривает его и вытаскивает масляно тяжелую сумку, куда я упаковал ружья; заглядывает в нее, затем выпрыгивает.

— Ружье не военного калибра, — протестую я.

— А. Ну, значит, из нее не застрелишь солдата, — отвечает лейтенант, простодушно кивая.

Смотрю туда, куда мы направляемся.

— Умоляю вас, мы не знаем, что нас ждет…

— О, думаю, вам не стоит об этом беспокоиться, — говорит она, шагая еще на одну ступеньку и снова кивая. Солдат, что взял ружья, опять забирается внутрь. Он обыскивает меня, умело, но не грубо, лейтенант попеременно усмехается мне и улыбается тебе, а ты все смотришь, руки в перчатках стиснуты, но заметно дрожат. От солдата несет кислятиной — почти воняет. Он не находит ничего достойного демонстрации, за исключением тяжелой связки ключей, которую я утром сунул в карман. Он кидает ключи лейтенанту, та ловит одной рукой и разглядывает, поднимает и поворачивает к свету.