Фактор Николь - Елена Стяжкина Страница 2

А Наташа и тогда и сейчас – как девочка. У Наташи – джинсы, длинные пепельные волосы, часть из которых – приплет. У Наташи – одна попытка ботокса в лицо и три раза в неделю тренажерный зал.

Так о чем надо думать?

О деталях… За столом придется ставить еще один стул. Стул, а не табурет, потому что все любят сидеть на кухне подолгу, уютно откинувшись на спинку. Потому что табурет – это свернуться в три погибели и замереть в заискивающей позе.

И чужая жена в доме – это не катастрофа, особенно если это жена сына, а не, например, мужа. И их можно вовсе не селить прямо здесь. И не женить… Гражданский брак, он же сам сказал.

О чем еще надо думать?

Наташа, например, думала о том, как Георгий основательно осваивал горшок и называл это «гнать из себя какашку». Как он целый год, из утра в утро, плакал перед походом в детсад. Его раскосые глаза… («Китаец? Японец? Монгол?» – спрашивал Никита. «Маньчжоу-го, – говорила Наташа. – Зовите его просто Го».) Его раскосые глаза становились круглыми. «Осторожно! – кричал Никита. – Слева по борту слезы! Огонь по батареям – пли!» Слезы пугались и проворно цеплялись за ресницы, застывая в них до самого вечера… до самой зимы… навсегда…

Георгий выучил итальянский, но так и не полюбил Милан. Знал немецкий, но не хотел жить в Бремене. Прилип к Сан-Паулу, но плохо писал по-португальски. Наташа надеялась на старую добрую Англию. В Шеффилде Потапову обещали всё. Вот всё и всё. Но Потапов и Го взяли там только английский, оставив взамен уникальную методику оплодотворения и обещание вернуться.

Все гениальное Никита Сергеевич делал только на родине. Она взамен очень долго поила его просроченным березовым соком, поэтому приходилось ездить.

Туда, за кордон, Потапов всегда тащил с собой Наташу и Георгия, оттуда – оборудование, медикаменты, книги, перевязочный материал, молодых врачей (оттуда! Сюда! На стажировку!). В общем, Никита Сергеевич в любой момент был готов к канонизации. Один представитель католический церкви ему прямо об этом намекал. Только нужно было остаться в Милане. А Потапов рвался домой…

– Мам, – сказал Георгий. – Мам…

Молоко сбежало. Запахло жареным. Наташа хорошо знала это тоскливое, почти чистосердечное «мам».

– Что ты наделал? – спросила она.

– Я полюбил, мам. Сильно, – сказал Георгий.

Кто сейчас говорит «полюбил»? Кто начитался книг, вместо того чтобы заводить друзей? Кто так трагически относится к факту простого соединения тел?

Даже Потапов всегда позволял себе «тэйкать это изи».

– Может, пойдем пострижемся? – спросила Наташа.

– И сделаем накладные ногти, – улыбнулся Го. – Ты бежишь от меня? Прячешься?

– Я на работу, продолжим вечером, – сказал Потапов.

– Вечером у тебя будет инфаркт, – пообещал мальчик. – Ее зовут Николь. Она не беременна. Зато замужем. И имеет дочь. Ей сорок лет…

– Кому? – спокойно спросил Потапов. – Дочери? А сколько тогда мне?

– Так бутерброд или мюсли? – улыбнулась мама мальчика, а внутри себя (есть же у себя – нутрь?) закричала: «А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!» – и забилась головой о кафель в клубничку. Внутри себя мама мальчика позволяла себе разные пошлости и мещанство: кафель в клубничку, наслюнявленные стрелки над верхним веком, колготки с люрексом, стихи Эдуарда Асадова… В общем, позволяла.

* * *

Последний раз мы виделись с ней в Италии. После этой точки я могу лопнуть от собственной значимости. Мне гордо. Потому что – в Италии. Еще немного денег, и в смысле Италии я уже буду похожей на Гоголя. Или Хемингуэя.

Впрочем, проблему «десять лет в Риме» или «несколько лет в Венеции» я вполне могу решить и без денег. Я умею убирать, стирать, готовить. Я приучена уважать чужую старость и верить в то, что кто-то тоже будет уважать мою. В общем, я готова к прорыву в Европу нашим обычным путем. Через попу.

Через массовое мытье поп и прочий уход за телами и предметами обихода всех потомков Гая Юлия Цезаря.

У меня в Европе даже есть две знакомые. Анна Павлова из Житомира и Марина Коваленко из Белой Церкви.

Анна – администратор Рима. Ну ладно, без пропущенных слов: Анна – администратор в ресторане «Роза гарден» в Риме. Марина живет в Падуе. У нее нет постоянной работы, зато есть неиссякаемый оптимизм и друг Пьетро. Он уже познакомил Марину со своей младшей сестрой. Сестре семьдесят семь. В Италии надо жить долго.

А я была там всего неделю. Специально для того, чтобы увидеть Николь. Ее и Алекса. Они соскучились по мне и по Европе. «Ну ты же можешь приехать? Всего на недельку? – капризно спросила она. – Ты же обещала стать богатой и приехать! Давай мы сделаем это?»

Николь позвонила за три месяца. Она всегда была очень организованной романтической идиоткой. А потому к звонку прислала письмо. «Я похудела! Я так похудела, что уже точно знала: что-то будет. И весь вопрос заключался в том, кто именно станет этим «что-то». Олька, ты не поверишь. Но я нашла то, что искала всю свою жизнь».

Я, конечно, не поверила.

А теперь злюсь… Злюсь ужасно. Мотаю головой. Хочу выбросить. Ее, ее дурацкую перспективу доиграться и угодить в дурдом, Алекса, который сказал мне при встрече: «Ласточка… Ласточка ты моя… А я вот… седой и толстый». Тогда мне захотелось плакать. А теперь – тоже плакать и выбросить их всех из головы.

Но вместе с ними может вылететь «операция собаки», проект «помощь другу» и куча работы, чтобы были деньги.

Это, кстати, деньги выбрали Ладисполи и отель «Вилла Маргарита» для пенсионеров и членов их семей. Зато в Ладисполи было море и электричка до Рима.

– Я приехала к тебе, как Джулия Ламберт [1]к своей маме на море… Зализать раны, – сказала Николь прямо на вокзале и нежно обняла меня за талию. – Я люблю, Олька… Я люблю…

Еще прямо на вокзале она сказала, что есть люди, созданные для работы, а есть – для жизни. Что жить – это такой же талант, как рисовать. И что, в общем, за это даже можно брать деньги. Она сказала, что дышать – это уже «фан», хотя слово «fun» [2]не вполне отражает. Она сказала – «наслаждение». Когда сладко плюс приставка «на».

Мы сразу пошли на пляж. На муниципальный. То есть бесплатный. У меня было два полотенца, а зонтик обещала взять Аня из Житомира, с которой я познакомилась накануне. А Марина из Белой Церкви не обещала ничего. Но была готова составить нам компанию, чтобы поговорить о Пьетро.

– Надо уметь быть счастливой. И уметь быть несчастной. И для каждого из этих состояний выбирать правильных людей, – сказала Николь и брезгливо оглядела окурки, вмонтированные в черный песок, голых итальянских детей и бабушек с газетами «Коррьере делла сера». На Аню с Мариной она не посмотрела вовсе.