Евроняня - Наталья Нечаева Страница 2

– А я серьезно! – ласково прищурилась Ника. Обхватила ладонями близкий лысоватый череп, наклонила и смачно чмокнула в темечко, оставив светящийся розово-перламутровый след. Оттянув с груди обалдевшей косицы мягкий шелковый галстук, демонстративно вытерла им губы. – Остальные места твоя киска приголубит. Или она не твоя? Кого там ночная бабочка дожидается? Может, вас, Евгений Викторович?

ЕВР моментально сделал вид, что после долгих трудных поисков нашел нужный листок и углубился в изучение. Носом просто столешницу пахал.

Лысый потрясенно открыл рот, потер ладонью место горячего поцелуя.

– Какая кобылка! – неожиданно оживился, приподнимаясь, второй гость, желтоглазый желтоволосый, как переваренный яблочный сироп. – Какой темперамент! Я тоже такую няню хочу! – Он с восхищением оглядел Нику. Особенно задержался на стройных ногах под короткой юбкой, приклеился глазами к груди, поелозил взглядом по талии, снова скользнул к коленям. Причмокнул. – Люблю необъезженных!

– А зубы? – Ника обернулась к желтоглазому и широко открыла рот. – Зубы смотреть будете? Все – целые! Ни одной пломбы! – Девушка подбоченилась. – В нас, кобылках, все должно быть прекрасно! И морда! – Задрала подбородок. – И попона! – Крутнулась на каблуках так, что короткая юбка надулась и опала как парашют. – И душа! – Поддернула ладонями высокую грудь. – И зубы! – Приблизила лицо вплотную к желтоглазому и громко клацнула челюстями.

Сладострастник от неожиданности плюхнулся обратно в кресло.

ЕВР едва сдерживался, чтобы не расхохотаться. Или наоборот. На этот раз было непонятно. По-прежнему уткнувшись в стол, он как-то странно похрюкивал, потирая глаза. Лысый, вполне придя в себя от поцелуя, недоверчиво и восхищенно наблюдал за девушкой.

Чеканно печатая шаг звонкими каблуками, Вероника вышла из кабинета.

– Что это было? – услышала она из-за приоткрытой двери.

ЕВР особенно громко хрюкнул:

– Сказал же, няня…

– Я представляю, что она вытворяет в постели! – Это лысый.

– Вы не то подумали, она не такая… – ЕВР.

«Конечно, не такая, – согласилась с ним Ника. – А кто виноват? Вот все же, буквально все понимают, что если в одном доме живут молодой мужчина и красивая женщина, то…»

– А зубки-то у нее – ух! – вякнул желтоглазый. – Не боишься, Женек, что в пылу страсти откусить может?

В кабинете что-то грохнуло, кто-то глухо крякнул. Видно, ЕВР, не выдержав надругательств над своей семьей, запустил в гостей тяжеленным бронзовым пресс-папье какого-то антикварного века. Интересно, в кого попал?

Увы, эта загадка так и осталась тайной, потому что в комнату влетели двойняшки и контрольно-слуховой пост пришлось покинуть, чтобы не подавать детям неправильный пример.

– Ника, ну что? – теребила ее Марфа.

– Когда ужин? – вторил Петр.

– Да ешьте своего гуся хоть сейчас! – махнула рукой няня. – Они еще не скоро освободятся. – Завела детей на кухню. Вытащила из духовки аппетитную дородную птицу. – Ну, кому что?

И тут выяснилось, что внезапная пернатая страсть стремительно угасла и гуся никто не хочет. А и в самом деле, эка невидаль – гусь! Другое дело – семейный ужин, где под шумок обгладываемых косточек можно выклянчить у отца очередной подарок. А раз ни отца, ни подарка, то и птичка без надобности.

– Все. Спать, – погнала Ника умываться зевающих двойняшек. – Не бойтесь, отец без подарков все равно не вернется!

– Никочка, – обняла ее засыпающая Марфа. – А почему папа с гостями гуся не ест?

– Да кому он нужен, этот гусь! – в сердцах бросила Ника.

Оказалось, очень даже нужен. Причем выяснилось это сразу же, как только няня уложила воспитанников. Брошенную без присмотра беззащитную птицу по-братски поделили собаки, оставив гостям лишь половину здоровенного гусячьего хребта. Не то не осилили, не то совесть проснулась. Короче, решили поделиться с прочими голодающими. Впрочем, ни разбираться в причинах, ни присутствовать при последствиях Ника не стала. В конце концов, у каждого своя работа. У нее – двойняшки. И она со спокойной совестью удалилась в малую гостиную, подальше от столбовых дорог, ведущих их кабинета хозяина на кухню, включила телевизор.

* * *

Сначала Ника не поняла, что ее разбудило. Вроде солнце. Часов до трех ночи она смотрела по телевизору шикарное дефиле из Милана, потом рухнула в постель, забыв задернуть портьеры. И вот теперь солнце нагло лезло в окна. Настырно, как вор форточку! Вот днем его в Москве не дождешься. А сейчас – на тебе! Тыркается прямо в глаза!

Придется все-таки встать…

Ника чуть-чуть разлепила ресницы, ровно настолько, чтобы в узкую щелочку ухватить стоящий на тумбочке будильник. Шире открывать нельзя: напротив кровати стена, а на ней – кошмарный ужас. Черно-багровые пятна, какие-то не то кратеры, не то развалины… Война миров. Или городская свалка после бомбежки и дальнейшей утюжки бульдозером. Если это живопись…

То ли дело «Три медведя». Или «Аленушка».

А тут… Глянешь спросонья – так страшно, что дышать нечем, будто инопланетяне похитили да и забросили на Марс. Снять бы с глаз долой эту живописную страшилку – так нельзя: хозяина работа. Шедевр.

А вдруг это чудище со стены грохнется? Пробьет пол и проломит им всем головы. Краски на нем засохшей столько, что хватит на сто Джоконд. Или даже на двести. А как раз под картиной, внизу, малая гостиная, где они с двойняшками на диване всегда смотрят телевизор.

Часы показывали шесть, рано, вполне можно доспать. Ника прикрыла глаза, сладко завернулась в одеяло, прячась от совершенно распоясавшегося солнца, и снова услышала звук, тот самый.

Значит, не приснилось…

Странный звук, ритмичный, вроде чавкающий, а вроде и пилящий. Ага, вот и снова постукивание появилось. Как будто кто-то теркой морковку трет. Или ручной мясорубкой жилистую говядину перекручивает. В шесть-то утра?

Мыши?

Или… кто-то снизу, из подвала, пытается подкоп сделать?

От этой неожиданной мысли Ника широко распахнула глаза и…

Конечно же, сразу оказалась в самом центре марсианского кошмара. Сердце забилось как сумасшедшее, руки вспотели. Все. Какой теперь сон.

Волшебная сила искусства! Исполосовать бы на клочки да на помойку! Чтоб бродячих собак отпугивало!

Девушка даже оглохла на секунду от ненависти, а когда слух вернулся, обнаружилось, что возвратился и тревожный звук. Он шел снизу, но не из гостиной, а сбоку, будто из гардеробной или прихожей. Ни там, ни там в эти ранние часы никого быть просто не могло.

Разбудить ЕВРа? Или Жана?

ЕВРа – страшновато, ему и так скоро вставать, в аэропорт ехать, еще разозлится, что доспать не дала. А Жана – вообще без толку. Пока он сообразит, чего от него хотят, или звук исчезнет, или те, кто подкоп ведет, уже сюда ворвутся.