Два господина из Брюсселя - Эрик-Эмманюэль Шмитт Страница 2

И правильно сделала! Одно слово — и на нее свалилось целое состояние: немалая сумма на счете в банке, три квартиры в Брюсселе (две из них сдавались в аренду) плюс обстановка, картины и произведения искусства, находившиеся в квартире в доме двадцать два по авеню Лепутр, и, наконец, сельский дом на юге Франции. В доказательство ее неожиданного возвышения нотариус сказал ей, что готов вести дела, связанные с ее наследством.

— Я должна подумать. А не было ли письма, дополняющего завещание?

— Нет.

— А какого-то документа, адресованного именно мне?

— Нет.

— Но что за странная прихоть, отписать все мне?

— У него не было семьи.

— Понятно, но все же почему мне?

Нотариус молча пристально посмотрел на нее.

У него зародилось сомнение. Или, как он полагал, она была любовницей коммерсанта и блюла приличия, или же она говорила правду, и тогда перед ним был самый странный случай в его практике…

Женевьева настаивала:

— Мэтр, вы ведь хорошо его знали.

— Нет, это досье вместе с прочими мне досталось при покупке нотариальной конторы.

— А где он похоронен?

Понимая, что, если он хочет, чтобы Женевьева оставалась его клиенткой, следует пойти ей навстречу, нотариус покинул кабинет, отдал распоряжения помощникам и спустя пять минут вернулся с листочком бумаги:

— Кладбище в Икселе, первая линия, квадрат два, пятый участок по левую сторону.

В тот же день Женевьева отправилась на кладбище.

Погода была ненастная. Затянутое тучами небо цедило скудный серый свет, смягчавший вид бетонных стен и наводивший тоску на лица. Шли хмурые прохожие. Хотя дождь прекратился, о чем напоминали еще не просохшие мостовые, но угрожал зарядить снова…

Женевьева сошла с автобуса у трех кафе, за которыми начиналось кладбище. Внутри, за окнами, не было видно посетителей, угрюмые официанты зевали. В тот день похорон не было… Женевьева, кутаясь в шарф, вздрогнула, представив себе их работу: спекулировать на смерти, подносить травяной отвар вдовам, лимонад сиротам, наливать пиво мужчинам, жаждущим забвения. Похоже, полотняными салфетками здесь скорее утирали заплаканные глаза, а не рот…

Так как монументальные ворота кованого железа не соблаговолили распахнуться перед ней, Женевьева проникла на кладбище через калитку слева, кивнула работнику коммунальных служб в зеленой накидке и дошла до круглой площадки, обсаженной дубами.

Когда она двинулась по аллее, под ногами зашуршали камешки. Они скрежетали: «Уйди, ты здесь чужая! Возвращайся, откуда пришла!» Да, они были правы, ей нечего было делать здесь, в этом городе богачей. Хотя дома уменьшились до склепов или мавзолеев, их роскошь и претенциозность скульптур, их торжественные обелиски напомнили ей, что она — бедная старуха, которой не довелось общаться ни с одним из здешних резидентов. Некоторые семейные памятники под высокими голубыми кедрами были возведены еще два века назад; смущенная Женевьева задавала себе вопрос: почему генеалогия бывает лишь у богатых? Разве у бедняков нет предков?

Она шла, склонив голову, твердя себе, что ей бы ни за что не удалось заполучить здесь участок.

Впрочем, нет, теперь, когда…

Устрашенная этими прикидками, она, вздрогнув, перекрестилась, чтобы защититься и от самого места, и от мрачных дум.

«Один… два… три… четыре… пять. Здесь!»

На надгробии темного гранита, отшлифованном так гладко, что в нем отражались склоненные деревья, золотыми буквами было начертано имя Жана Деменса. Справа от надписи на камне была выгравирована фотография покойного в возрасте сорока лет. Брюнет с темными глазами. Прямой взгляд, мужественное, четко очерченное лицо, полные губы, счастливая улыбка.

«Какой красивый мужчина…»

Она не была с ним знакома. Нет, она никогда не общалась с этим человеком. Решительно никогда. Вместе с тем в его лице было что-то знакомое… Откуда это ощущение? Видимо, это связано с физическим типом… Средиземноморские черты присущи многим брюнетам, и вам кажется, что вы их уже встречали. Или же она сталкивалась с ним, не обращая внимания… Быть может, раз или два… Но где? В любом случае она никогда и словом не перемолвилась с ним — в этом она была уверена!

Женевьева погрузилась в созерцание портрета. Отчего этот человек выбрал ее? Чем была продиктована его щедрость?

Что, если у нее был брат, о существовании которого она не знала? Брат-близнец?.. Абсурд! Родители не стали бы скрывать от нее! А если был, то разве он не объявился бы сестре?

Вдруг всплыл новый вопрос: почему этот Жан Деменс не предстал перед ней при жизни? Почему он объявился лишь после смерти?

Тайна улыбалась ей с антрацитово-черного камня.

Попавшей в затруднительное положение, озадаченной Женевьеве показалось, что ее благодетель, скрывшись за собственным изображением, пристально смотрит на нее. Она, запинаясь, произнесла:

— Хм… спасибо. Спасибо за ваш подарок… это невероятно и столь же неожиданно. Только при случае неплохо было бы объяснить мне, что к чему, не так ли?

Портрет посветлел. Она истолковала это как обещание.

— Ну и хорошо. Я… полагаюсь на вас.

Раззадорившись, она вдруг расхохоталась. Ну не глупо ли обращаться вслух к могильной плите?!

Повернув голову, она обнаружила рядом — на участке номер четыре — надгробие, похожее на плиту Жана Деменса. Похожее? Нет, в точности такое же! Имя и портрет другие, а все остальное — размер и цвет камня, вделанный сбоку тонкий латунный крест — точь-в-точь как у соседа, даже шрифт тот же самый.

— «Лоран Дельпен», — прочла она. — Смотри-ка, этот умер пятью годами раньше.

Сходство могил создавало связь между ними, точнее, между двумя мужчинами. Женевьева вгляделась в снимок: тридцатилетний блондин, на редкость обаятельный. Такой же красавец, как Жан Деменс. Придя к этому заключению, она прекратила расследование.

— Я схожу с ума…

Она вернулась к Жану Деменсу, виновато улыбнулась, отвесив неловкий почтительный поклон, и тут заметила, что, в отличие от остальных надгробий, возле этой могилы нет ни вазы, ни подставки для цветов. Может, он предвидел, что никто никогда не придет с цветами на его могилу? Она решила, что в следующий раз принесет букет, и двинулась к выходу.

— И все же какой превосходный мужчина!.. — со вздохом произнесла она, покидая аллею.

И если поутру она считала себя счастливицей, которой достался такой подарок, то теперь чувствовала себя польщенной тем, что ее благодетель оказался таким обворожительным.

Тайна, которой были окружены его намерения, начинала все больше тяготить ее.

«Но почему? Почему он и почему я?»

* * *