Пастух медведей - Андрей Белянин Страница 2

И взяли в полон.

Небеса мои ясные

Стали вдруг дымными, мглистыми,

Все вокруг — как несбывшийся

Сказочный сон.

Золотые мечты

Вокруг пальца умело обведены:

Мои крылья слежались

В один полосатый матрас…

Мои быстрые кони

Цыганами ловко уведены.

Мои песни застыли

Снежинками брошенных фраз.

Ты ушла…

Ты прошла, словно ливень.

Ты не возвращаешься!

Не кричу… Не зову…

Не кусаю в бессилии губ.

Перед смертью деревья

Печально и гордо качаются —

Зажимаю ладонью

Березовый, розовый сруб…

Ты — любовь, ты — мечта,

Ты — печаль,

Ты — виновница бед моя.

Но, тебя извиняя,

Себе ежечасно твержу:

Ты — как детство…

Ты — юность,

Ты песня — наивная, светлая…

А меня закрутило:

Я вновь от себя ухожу.

По горам, по лесам,

По просторам, глубинам

И отмелям —

От нелепой надежды:

Ушедшую радость вернуть…

Видно, вовремя замки мои

Разорили и отняли:

Впереди — горизонт

И свободу дарующий путь.

* * *

Как маленький кусочек янтаря,

Держу твою ладонь в своей ладони.

А за окном вечерняя заря

И облака кудрявые, как кони.

А за окном такой далекий мир

Течет, переливается, струится

И, разноцветьем разливаясь вширь,

Вдруг преломляется в твоих ресницах.

И сам я отражаюсь в полный рост,

И чувствую себя сильней и выше…

Так отраженный свет далеких звезд

Порой нам ближе, чем звезда над крышей.

ПЬЕРО

Что загрустил, мой друг Пьеро?

Жизнь — не веселая игрушка.

В ней все продумано хитро

От космоса до погремушки.

И твой наивный белый цвет

Не защитит на злой планете

От мелкой сети липких бед

И сочных пятен грязных сплетен.

Да и надежней, впрочем, жить,

Имея дом, жену, зарплату,

И мир тихонько подменить,

Себе поставив с краю хату.

У них покой, достаток, тишь,

И только ты — не «сам с усами»

И все о девочке грустишь,

Что с голубыми волосами.

* * *

Не каприз и не притворство —

Ты с названьем не спеши,

В моей жизни каскадерство —

Как спасение души:

Повисаю на балконах,

Трюком в плотный узел свит,

Вылетев из рам оконных

Чьих-то мелочных обид.

Падаю с коней летящих,

Сбив запретные столбы,

Увернувшись от давящих,

Злых копыт моей судьбы.

Прыгаю с мостов железных

Трезвой памяти своей

И пытаюсь бесполезно

Боль забыть на пару дней.

И в любовь, как в дом, объятый

Самым яростным огнем,

Я вбегаю, если платой

Мне — мое сожженье в нем.

Не умею жить иначе,

Каскадер иль скоморох, —

Жаль, что для тебя я значу

Лишь души переполох.

НАБРОСОК ТУШЬЮ

По белой бумаге, глянцем лощеной,

Вожу, как японец, кисточкой черной.

И вот проявляются черною тушью

Людские движенья, костюмы и — души.

Исправить нельзя: есть закон непреложный,

Что тушью набросок стереть невозможно,

Исправить нельзя и украсить в охоту:

Как сделал, так сделал — не переработать.

И движутся люди, под кисточкой тая,

Такие, как есть, а не так, как мечтают.

И черная тушь растекается смело

В сражении вечном меж черным и белым.

* * *

Приключений пьянящая брага

Выводила меня за село.

Что такое — мужская отвага?

Что такое — шелом и седло?

Не удержишь в затворенной келье —

Мне туда, где за взмахом орла

Понеслась с соловьиною трелью

Из кленового лука стрела.

Мне туда, где звенит о шеломы

Быстрых сабель отточенный свет,

Где со смертью так близко знакомы,

Словно братствуют тысячи лет.

Где ветра на кургане забытом

Колыхнули соленый ковыль…

Мне туда, где звенит под копытом

Русских песен далекая быль.

* * *

Ирине С.

Где искать тебя, амазонка?

Привстаю на стальных стременах:

За какой чертой горизонта

И в каких, скажи, временах?

Мир огромный тревожно замер…

Небо взглядом твоим манит.

Вижу след твой в рисунке амфор,

В барельефах афинских плит.

Мне уже ничего не странно…

А в сплетении зим и лет

От заросших степных истуканов

Для потомков один ответ:

«Наши боги суровей прочих…»

Жизнь не сказка, не сладкий сон…

И глядят в мою душу очи

Из горящих седых времен.

…Снова ветер бродячий стонет

На курганах к исходу дня.

И с девичьей серьгой в ладони

Выхожу я — седлать коня.

ВАРВАРЫ

«Вар-ва-ры!» — в хрип переходит крик,

Фыркает кровь из груди часового.

Всадник к растрепанной гриве приник,

Вслед ему — грохот тяжелого слова:

«Варвары!»… Вздрогнул седой Ватикан,

Тяжесть мечей и задумчивых взглядов

Боли не знают, не чувствуют ран,

Не понимают, что значит: преграда.

Город ли, крепость, стена ли, скала,

Что бы ни стало — едино разрушат!

И византийских церквей купола

Молят спасти христианские души.

Но и сам бог что-то бледен с лица:

Страх — как комок обнажившихся нервов,

И под доспехами стынут сердца

Старых и опытных легионеров.

Мутное небо знаменья творит:

Тучи в движении пепельно-пенном.