Необязательные отношения - Ирина Кисельгоф Страница 2

У Лавровой в животе что-то екнуло и отпустило. Внутри ее тела потекла душистая малиновая речка домашней наливки. Члены маленького дружного коллектива их кафедры и гости галдели, сдвигая бокалы.

— Себя не потеряй, — прошамкала баба Иня.

Лаврова увидела совсем близко ее мутные, слезящиеся от старости глаза.

— Что? — переспросила Лаврова и тут же отвлеклась.

К ней тянулся докторант профессора Князева. Они лихо чокнулись, и малиновые капли из ее рюмки, сверкнув, взлетели и растворились в чистом как слеза медицинском спирте.

* * *

Лаврова заправила растительным маслом салат из квашеной капусты. В дверь позвонили, она выключила газ, накрыла крышкой скворчащую на сковороде картошку и пошла открывать. Щелкнув замком, выглянула из квартиры. На пороге стоял маленький круглый человечек. Колобок из колобков. Золотой призер чемпионата самых круглых человечков Алматы и Алматинской области.

— Лаврова Наталья Валерьевна?

— Да, — удивилась Лаврова.

Колобок отодвинул ее, прошел в коридор и стал стягивать пальто.

— Я из военной прокуратуры, Хадаев Фарид Алимович. — Он вытащил удостоверение с гербом и тут же снова засунул его в нагрудный карман пиджака. — Можно пройти?

— Да, — кивнула Лаврова, глядя в спину колобка, уже уверенно катящегося в гостиную.

«Медкомиссия. Весенний призыв, — ни с того ни с сего решила Лаврова — Надо технично отбояриться».

Она пошла по мокрому следу ботинок незваного гостя, который уже впился клещом в ее кресло. Колобок деловито вытаскивал из портфеля бумаги и раскладывал их на журнальном столике.

— Присаживайтесь, — пригласил он.

«Бред какой-то», — подумала она, усаживаясь в собственное кресло.

Колобок щелкнул пузатой ручкой, из которой послушно вылетел кончик стержня.

— Сообщите ваши паспортные данные, — попросил он.

— Зачем?

— Надо.

Лаврова пошла искать удостоверение личности. Она рылась в сумке и думала: бред, бред…

Колобок деловито вписал ее личные данные в бланк, озаглавленный словом «Протокол». Лаврова следила за скользящим по бумаге стержнем пузатой ручки.

— Две тысячи четвертый год, Байгельды. Помните?

— Да. То есть нет, — растерялась Лаврова.

Она взглянула на колобка. Он пристально, по-деловому всматривался ей в лицо. Его маленькие круглые глазки цвета сливы подпирали тугие яблоки щек. Лаврова никогда не видела таких глаз, у них не было склеры, только иссиня-черная радужка и точечные зрачки величиной с булавочную головку.

— Так да или нет?

— В чем, собственно, дело? — разозлилась Лаврова. — К чему это?

— Скоро узнаете, — сообщил колобок и нетерпеливо выстрелил дуплетом из пузатой ручки. Стержень опять с готовностью замер над бумагой. — Вспоминайте, это важно.

— Для чего важно?

— Для следствия.

У Лавровой разом вырвало с корнем все внутренности, и они камнем рухнули вниз.

— Но я ни в чем не виновата, — чужими губами произнесла она.

— Мы знаем, — согласился посетитель.

Он участливо посмотрел на Лаврову. Она была ему благодарна, бесконечно благодарна формальному участию человека, находящегося с ней в необязательных отношениях.

— Что вспоминать? — Она растерла пот на своих ладонях. Ее уже отпускало.

— Все. По порядку. Когда прибыли, когда убыли, что произошло в промежуток между прибытием и убытием.

Казенная лексика круглого незнакомца, пришедшего к ней без приглашения, успокаивала, как успокаивает правильный порядок правильных вещей.

* * *

После окончания шестого курса Лаврова с мужем отдыхали на Черном море. Это было самое счастливое время, счастливей у нее уже не будет.

Они путешествовали автостопом. К морю ехали на старой разбитой «Волге» без заднего стекла. Остро пахнущий полынью ветер трепал и закручивал волосы. Жгучая, как ветер, пыль кубанских степей с привкусом цемента покрывала тонким слоем лицо и руки. Солнце поднималось выше, меняя суть вещей. Силуэты далеких придорожных столбов дрожали и расплывались в знойном мареве. Искажался состав разогретой солнцем пыли, состоящей теперь из растертой душицы, полыни, опийных маков и морской соли. Эта адская смесь забивалась в нос, рот, застила глаза. Она вызывала томление, страсть, которую нужно скрыть, спрятать от неуместного свидетеля, сидящего за баранкой. Она вызывала тревогу, что этот путь никогда не закончится и не случится то, что должно уже случиться.

— Сил нет, — выдохнул муж, касаясь губами ее лица. Его дыхание почти не ощущалось в знойном мареве кубанских степей.

Лаврова рассмеялась во весь рот. Целый мир был в ее власти.

Денег у них почти не осталось, но это казалось совсем не важным. В Дивноморске они жили в ветхом сарае за пыльными зарослями зефирнобордовой мальвы. Ранним утром их будило южное солнце, нахально пробираясь сквозь широкие щели в стенах и крыше. Немногословная хозяйка кормила молодых борщом, она приносила его в банке. Дочерна высушенное солнцем лицо кубанской казачки насмешливо морщилось.

— Йисть-то надо, — уходя, ворчала она под нос. — Голодранцы!

Голодранцы, молча виляли хвостами и прыскали со смеху.

У них не было ни ложек, ни вилок, только нож, но это тоже их ничуть не огорчало. Сначала они по очереди пили пряную жидкость, заедая черным хлебом с натертой чесноком корочкой. Затем руками вытаскивали куски сладкой картошки, длиннющие ленты капусты, запятые болгарского перца, кирпичики свеклы и обломки стрелок фасоли и чеснока. Вкуснее того кубанского борща Лаврова уже никогда ничего не пробовала.

Они валялись на раскаленной солнечными лучами гальке в Кринице. Вода в заливе была чистая и прозрачная, как родниковая. Солнце доставало до самого дна. Нырни с открытыми глазами — и увидишь солнечно-красных и черных рыбок и их мальков. Лаврова нашла у самого берега куриного бога, на одной из его сторон была загадочная клинопись, тайный шифр, выполненный самой природой. Куриный бог до сих пор хранился у нее. Закодированное послание южного моря Лаврова не смогла прочесть ни тогда, ни сейчас.

В Ново-Михайловское они приехали ночью. Не было видно ни звезд, ни луны. В кромешной тьме поднимались по крутому склону среди раскидистых кустов, а вокруг летали светляки. Их были мириады. Они разыскали Лаврову и ее мужа и теперь сопровождали их, как верные псы. В доме, где путников согласились приютить, им отвели детскую. Простыни на кровати были влажными от детской мочи. Но Лаврову это не заботило, она чувствовала запах тела самого близкого ей человека, заставляющий биться ее сердце в сумасшедшем ритме. Потом они купались голышом под грозовыми тучами в ночном, затихшем перед штормом море. На волосах Лавровой и ее мужа сверкали галактическими звездами их новые друзья светляки.