Ящик Пандоры. Книги 1 - 2 - Элизабет Гейдж Страница 2

– Господи, – послышался в трубке голос агента. Я не понимаю. Она, должно быть, притворялась спящей. Она выглядела такой измученной, как раненая олениха.

– Она ушла, так? – спросил Агирре.

– Не более часа назад. Окно закрыто. Поэтому никто из людей, дежуривших на улице, ничего не заподозрил. О, боже, я ничего не понимаю.

– Ладно, – ответил Агирре, поджав губы. – Спасибо. Он повесил трубку и поспешил в соседнюю комнату, где было полно народу.

Киприани, толстый мужчина, чьи резкие остроты и хитрый взгляд несколько отличали его от стереотипного образа фэбээровцев, которыми он командовал, побагровел, услышав эту новость.

– Пошлите людей ко всем, кто находится в резиденции Ланкастеров, – распорядился он. – И отправьте кого-нибудь в офис Ланкастера и во все центральные учреждения компании. Черт побери все это!

Офис, казалось, сонный еще минуту назад в мгновение ока превратился в улей. Зазвонили телефоны, захлопали двери, оперативники спешили выполнять приказы. Дэн Агирре облокотился на стол Киприани, не обращая внимания на оживление, царившее вокруг него.

Я должен был это предвидеть.

Он никогда не встречал Элизабет Ланкастер. Но он знал о ней достаточно, чтобы понять, чего от нее можно было ожидать. Отчаяние ее было явно показным. Она бы никогда в жизни не позволила рушиться окружавшему ее миру, лежа в собственной спальне, в постели, окруженная какими-то безличными агентами.

Она стала действовать.

И Дэн Агирре, единственный из всех людей, находившихся здесь в этот вечер, начал размышлять, каковы могли быть ее действия.

Он посмотрел на Киприани, неглупого человека, но ограниченного в своих действиях организацией, в которой он работал. Некоторые функции ФБР исполняло отлично. Но вызов, брошенный им сейчас, выходил далеко за рамки их привычной деятельности, потому что они никогда не знали Хэйдона Ланкастера, сенатора и кандидата в президенты США, и, очевидно, совершенно не знали его жену.

Но Дэн Агирре знал.

Прошлое – вот что подсказало ему в этот вечер, что надо искать Ланкастера, вот что нависло над его женой, которая в данный момент спешила к своей невидимой цели. Долгое время Дэн, сам того не осознавая, держал в руках ключ к прошлому. Только несколько часов назад он понял, какое это имело значение.

Ну, что ж, лучше поздно, чем никогда. Теперь он знал, куда Бесс направлялась. Он поднял трубку и набрал номер.

– Это Агирре, – сказал он, когда ему ответили. – Слушайте, я сейчас же еду домой. Мне надо срочно вылететь в Нью-Йорк. – И посмотрел на часы. Его интересовало, сколько у него оставалось времени. Если она сбежала не более часа назад, то, несомненно, он приедет первым. В конце концов, ей надо соблюдать осторожность, а ему остается только сесть в полицейский самолет.

Про себя он решил больше никому не говорить о Нью-Йорке. Может быть, ему там вообще не поверят. Спеша к выходу из здания, он пытался подавить в себе это тянущее чувство. Казалось, судьба именно сегодня решила доделать все, что когда-то не успела завершить.

Наверное, ни один человеческий мозг не мог предвидеть то, что случилось. И ни одна человеческая рука не могла остановить того, что еще должно было произойти.

Эти семена были посеяны так давно… Теперь, когда ядовитые фрукты созрели, они заберут те человеческие жизни, которые захотят, и – возможно, возможно! – пощадят другие.

Лаура?

Вот это вопрос вопросов!

Итак, Дэн Агирре оставил позади себя ФБР и отправился один в ночь, чтобы сделать все от него зависящее для спасения Лауры. Даже если было уже слишком поздно.

* * *

В офисе горела только одна лампа под зеленым абажуром. Сенатор сидел за своим рабочим столом, в рубашке, туго стянутой подтяжками. Его пиджак висел на вешалке, которая когда-то стояла в его кабинете в Вашингтоне, сувенир от первого сенатора Палаты: по преданию, ею пользовались с самого 1859 года, уверяли, что на нее вешали свои шляпы Вебстер и Клей. Глядя на вешалку, сенатор испытывал чувство сожаления. Подобно многим другим вещам, это была реликвия, оставшаяся от того времени, когда его окружение соответствовало его власти.

Той самой власти, которую у него отнял Хэйдон Ланкастер.

В здании царила тишина. В этот вечер никто не работал. Внимание и законодателей, и публики было приковано к кампании, которая должна была определить судьбу нации. Законы, в конце концов, можно издавать и отменять в любое время. Выборы же президента были совсем другим делом.

Он взглянул на обнаженную девушку, стоящую перед ним на коленях. Она смотрела на него сквозь полуопущенные веки с любопытством и пониманием. Ее руки легко двигались по его коленям, волосы сбегали по стройной спине.

Аромат ее духов пересиливал запах сигаретного дыма, стоявший в кабинете. Одежда, в которой она приехала – шелковое платье, прозрачные чулки, маленький черный лифчик и трусики – лежала на полу там, где упала, когда она вяло демонстрировала стриптиз.

На ней были туфли на шпильках, несомненно, чтобы быть готовой ко всему, но она сняла их, когда поняла, что они только мешали тому, чего он от нее хотел.

Она была так молода! Несмотря на косметику, которая, казалось, должна была лишить ее лицо определенного возраста, было видно, что ей не более двадцати двух – двадцати трех лет. В этом возрасте его дочь была еще студенткой колледжа, далеко не равнодушной к шоколаду, волновавшейся при мысли о цвете своего лица и трогательно неуверенной, правильное ли решение она приняла, выбрав своей специализацией историю. Самая обыкновенная девушка.

Но существо, стоящее перед ним на коленях, было отделено от своих сверстниц пропастью даже большей, чем те деньги, благодаря которым она процветала. Поэтому в ее глазах была такая пустота. Она жила ради больших счетов, и он вынужден был признать, что она стоит таких денег. Во всяком случае, в своем бизнесе она была лучшей. Высокая, чувственная, неправдоподобно красивая, она сразу, как только вошла, поняла, какое ужасное состояние было у него, и согласно этому настроилась на определенный лад. Ее поза, сидела она или стояла, была зовущей. Каждое движение ее рук казалось непристойным, дотрагивалась ли она до перьевой ручки на столе старого сенатора, проводила ли пальцем по кушетке, подносила ли бокал шерри к своим губам. Когда она взяла молоток, подаренный лидером правящей партии в Вашингтоне дней двенадцать назад – один из экспонатов личной коллекции Калоуна – он в ее руках показался основным инструментом извращения.

Она понимала, что когда-то он был важным человеком. Она не отводила от него своего долгого взгляда даже, когда рассматривала фотографии, где он был снят рядом с Эйзенхауэром, Рузвельтом, Трумэном и другими великими. Все ее движения напоминали какой-то триумфальный танец, который она исполнила бы, если бы знала его затаенные желания.

Но он молчал. Может быть, это было частью его осторожной политической натуры. Или может, из-за катастрофы, которая разразилась за последние несколько дней, он просто и сам не знал, чего он хочет. Он и в самом деле не был уверен, правильно ли поступил, пригласив ее. Менее всего сегодня вечером он был склонен заниматься сексом. Но тем не менее, хотел, чтобы с ним рядом кто-то был. Он никогда не чувствовал себя так одиноко. Итак, она была здесь.