Бессонница - Евгений Рудашевский Страница 19

Думаю, в женской общаге всё ещё хуже. И когда Синди, взглянув на меня из-под своей неизменной чёлки, с удивлением спросила: «Ты же вчера ходил в этой футболке?» – я понял, что тоже буду занимать свою очередь к стиральным машинам. И ведь она сказала это без осуждения или какого-то высокомерия, а с самым искренним удивлением, будто увидела, что я надел носки вместо перчаток или повязал вокруг кепки бандану, – её действительно удивил сам факт, что я пришёл на занятия в той же футболке, в которой приходил и вчера. С тех пор я ни разу не ходил два дня в одной одежде. Всегда менял и футболку, и шорты, и бельё, хотя уж о нём-то можно было не заботиться. Мне, в общем-то, всё равно, что думают другие, и не скажу, что мне так уж нравилась Синди со всеми её кадиллаками, чтобы по первому её слову отказываться от своих привычек, – просто я понял, что здесь такие правила игры, и не нашёл ни одной причины этими правилами пренебрегать. В конце концов даже привык, что от меня пахнет ополаскивателем – купил себе целую канистру в полтора галлона за сорок пять долларов, – и уже несколько раз было так, что я полностью переодевался по два раза в день.

Мне бы стоило прикупить новую одежду, чтобы, как и другие, приходить в прачечную Солбер-холла с большой корзиной, но за всё это время я купил лишь одну футболку с Сирс-тауэр и надписью «Chicago» – просто потому что её тогда купили все приезжие студенты, с которыми я ещё до учёбы отправился в даунтаун. Футболка на самом деле дурацкая. Как-то по́шло жить в Чикаго и ходить с этой надписью, будто я боюсь забыть, в каком городе живу. Да и в другом городе это выглядело бы глупо, будто я хвастаюсь или просто говорю: «Смотрите, я, конечно, не имею ничего против вашего города, но по-настоящему хорошо мне было только в Чикаго, и, когда я надеваю эту футболку, мне кажется, что отчасти я всё ещё там. Вам, конечно, не повезло так, как мне, вы живёте в дыре, совсем на Чикаго не похожей, но вот этой своей футболкой я на самом деле даю вам надежду: может, и вы однажды побываете в Чикаго и сможете, как я, потом носить вот такую футболку с такой надписью». Ну или что-то в этом духе. Одним словом, футболку с Сирс-тауэр и надписью «Chicago» я так ни разу и не надел, а других не покупал. Откладывал деньги.

Перед моим отлётом в Чикаго отец дал мне карточку, выпущенную на моё имя. Синяя карточка «City Bank». Раньше я даже не слышал о таком банке. При этом отец не сказал мне ни слова. Просто дал карточку. В общем-то, слов и не требовалось – и так было понятно, что я могу пользоваться ею при необходимости. Отец доверял мне, и, конечно, у него и мысли не возникло, что я буду его обманывать. А может, и была мысль, однако он предпочёл ей не поддаваться. Так или иначе, он просто дал мне карточку, написал пин-код и больше о ней никогда не упоминал, будто её и не было. Наверное, хотел, чтобы я почувствовал себя взрослым и по-своему самостоятельным. И это сработало бы, если б я не начал его обманывать.

Собственно, обман был условным, и всё же он был. Просто я каждую неделю снимал больше, чем мне могло потребоваться, да и денег при этом почти не тратил. Экономил на всём. Иногда разом снимал большую сумму. Знал, что отцу приходят оповещения, и выдумывал объяснения. О тратах он меня не спрашивал, так что обманывать напрямую не было никакого смысла. И меня это успокаивало. Я просто писал, что побывал с друзьями на Джазовом фестивале, потом – на Шотландском фестивале. Писал, что каждую пятницу в Миллениум-парке устраивают показ старых чёрно-белых фильмов. И всё это было правдой: и джаз, и старые фильмы, которые показывали на большом экране, а все зрители сидели на траве, лежали на подстилках, и это было больше похоже на кинематографический пикник, где одновременно собрались пара сотен человек, – Крис нравилась такая традиция, и она изредка звала нас туда с Мэтом и Эшли. И Шотландский фестиваль был, после которого мы с Мэтом целую неделю всюду напевали марш «Scotland the Brave». Всё это было. Просто вход везде был бесплатным. Я не платил там ни цента. Даже не покупал себе еду для кинематографического пикника – говорил, что не голоден и вообще не люблю жевать, когда смотрю кино.

Так всё и происходило. Я снимал с карточки двести долларов, а на следующий день писал отцу, что здесь до безумия дорогие учебники, что я стараюсь, как и большинство студентов, брать книги б/у и только злюсь, что некоторые учебники не найти дешевле, чем за сто долларов. И всё это было правдой. Один из учебников по международной политике стоил девяносто восемь долларов. Его только издали, поэтому покупать бы пришлось новенький – с расчётом, что в конце семестра его можно вернуть в магазин за шестьдесят или даже семьдесят долларов, если на нём не будет следов и пометок. Отец отвечал мне, что в таких ценах нет ничего удивительного, и просил меня не раздражаться по пустякам, а все силы отдавать учёбе. Получался светский, непринуждённый разговор, который для отца звучал примерно так:

– Пап, тут учебники за сто долларов. Придётся покупать. Поэтому я вчера снял много денег с карточки.

– Денис, не переживай. Мы тебя отправили в Чикаго, чтобы ты учился, а не думал о деньгах. Тем более что покупка учебника по международной политике выглядит куда более разумным вложением средств, чем все твои фестивали, шотландские или джазовые.

Я был доволен такой перепиской. Ведь формально я ни в чём не обманул отца. Сказал правду. Только при этом не упомянул, что учебник я покупать не собираюсь, что планирую ходить в библиотеку на групповую подготовку по международной политике и там пользоваться учебником одного из ребят. Возможно, отец прав: со всей этой изворотливостью из меня мог бы получиться неплохой юрист. И мне даже было весело думать, как всё запутанно и глупо. Но в большей степени мне было тошно. Просто тошно от того, что я должен юлить, извиваться. Я бы никогда на такое не решился, если бы не знал, что конечная цель всё оправдает.

Все деньги я держал в конверте, а конверт прятал на своём столе, под ворохом тетрадей и книг. Больше прятать было негде. В кошельке держал только мелкие купюры, чтобы не было соблазна потратить сразу много денег. Но в какой-то момент я стал замечать, что деньги из кошелька пропадают. Поначалу даже не был в этом уверен, просто иногда с удивлением понимал, что не хватает пяти-долларовой купюры или нескольких однодолларовых. Я даже не знал, что думать по этому поводу, – в итоге говорил себе о собственной рассеянности, а потом случилось так, что мы допоздна просидели с Мэтом и Эшли, и назавтра днём я решил поспать у себя в комнате.

Я лежал на верхнем ярусе. Сон никак не шёл, хотя только что мне казалось, что я усну сразу, как только положу голову на подушку, но мысли крутились каким-то непрестанным хороводом, и тут в комнату вошёл Мэкси. Я сделал вид, будто сплю, – надеялся, что Мэкси не будет шуметь, – а когда он вдруг сел на нижний ярус, подо мной, я удивился. Обычно Мэкси сразу шёл к своей кровати, или к своему столу, за которым, впрочем, никогда не занимался, или к своему чёртовому телевизору. Я приоткрыл глаза – точнее, чуть приподнял веки.

На противоположной стене висело зеркало. В отражении хорошо просматривался нижний ярус, и первое, что я увидел, был взгляд Мэкси. Он тоже смотрел в отражение. На меня. И такого взгляда я у него никогда не замечал. Насторожённый и какой-то серьёзный. После этого сонливость окончательно ушла, и я продолжал через полуприкрытые веки наблюдать за тем, что происходит.