Самвел - Раффи Страница 19

Он повернулся к Месропу, тоскливо ожидавшему его ответа.

– Я хвалю тебя за благоразумие, хвалю и за серьезность. Но не могу простить тебе клеветы. Избыток твоей энергии заставляет тебя говорить недопустимые вещи. Ты обвиняешь моих предков в том, что они беспощадно разрушили, уничтожили старое, заветное, чтобы взамен утвердить новое. Это верно. Но ведь таково начало всякого перелома. И разве наш господь Иисус Христос поступил иначе? Ведь и он не оставил камня на камне. Моего прадеда Григория Просветителя ты обвиняешь в том, что он заполнил Армению греческими и сирийскими монахами. Но ведь иначе и не могло быть. Ему нужны были подготовленные люди, и он привел их с собой из Кесарии. Мастер, собираясь возвести здание, ищет нужных работников за пределами своего края, если нет надежды найти их на месте. Но прадед мой не передавал этим чужеземцам права на духовное и умственное воспитание армян. То были временные наемные люди, которых приходилось терпеть, пока в Армении появятся новые силы из местных людей. С этой целью мой дед и основал множество школ, в которых даже дети жрецов должны были получить христианское образование. Если эти школы не дали нам желаемого результата и чужестранцы остались надолго в нашей стране, то винить в этом надо те злосчастные обстоятельства, жертвами которых сделались все мои предки. У них не было времени полностью осуществить дело просвещения армян. Мой дед, как Моисей, вынужден был бежать от ярости народа и последние годы своей жизни провел в безвестности, скрываясь в пещерах горы Сепух. О его сыне Вртанесе ты сам рассказал, как его хотели зверски убить здесь, в храме. Другой же его сын убит в провинции Цопк князем Архелаем. Аристакес остался монахом и не имел наследников, но один из сыновей его брата Вртанеса, Григорис, мученически умер за веру на равнине Ватнян; другой, Иусик, убит твоим тестем, царем Тираном. Два сына Иусика – Пап и Атанагинес – пали от руки убийцы в соседнем зале. Сын Атанагинеса Нерсес, мой отец, в настоящее время сослан на необитаемый остров Патмос. Как видишь, Месроп, ни один из моих предков не умер естественной смертью, – все они пали жертвами вероломства наших царей, нахараров или свирепости черни. Меч не дал им возможности совершить их великие замыслы, предназначенные для своей родины. Всю жизнь они провели в борьбе с закоренелым суеверием и погибли в этой борьбе. Но меня это не печалит, – смерть их была нужна, чтобы на их крови взошли и зацвели святые семена, посеянные в родную землю.

Месроп слушал его не прерывая; но бледное лицо Самвела выражало сильное волнение.

Славный сын великого первосвященника так закончил свои печальные объяснения:

– Если воля всевышнего когда-нибудь призовет меня, подобно моим предкам, на патриарший престол, моей первой заботой будет перевести на армянский язык священное писание и поставить воспитание армянского народа на подлинно национальной основе…

– А моей задачей будет, – добавил Месроп, – восстановить забытый армянский алфавит и освободить наш народ от чуждой нам персидской, греческой и сирийской письменности.

Кто бы мог думать, что через двадцать три года после этого горячего ночного спора эти два гениальных человека исполнят свою клятву и положат начало «золотому веку» армянского просвещения.

Дверь тихо приоткрылась; в келью вошли два монаха и одновременно сказали:

– Мы все слышали. И мы решили доказать, что греки и сирийцы не так уж плохи, как вы думаете…

Оба монаха были из числа монастырской братии. Один был грек, другой сириец. Первого звали Епифан, а другого – Шалитан.