Жить - Юй Хуа Страница 19

— Иди, иди.

Толстяк обнял его. У него были такие большие ладони, что голова Юцина в них потерялась. Потом они подошли к магазину, и толстяк купил ему пригоршню конфет.

Дома я спросил Юцина:

— Кто это был?

— Учитель физкультуры.

— А казалось, будто твой отец.

Он разложил конфеты на кровати в три кучки. Посмотрел на них, потом из двух кучек взял по две конфеты и переложил в свою. Еще посмотрел и две конфеты из своей кучки положил обратно. Я подумал: одна кучка у него для Фэнся, другая для Цзячжэнь, третья для себя. Вот только для меня нет. Но тут он смешал все конфеты и разделил на четыре кучки. А потом все-таки опять на три.

Через несколько дней он привел физкультурника к нам в дом. Тот его нахваливал, говорил, что, когда мой сын вырастет, то станет спортсменом и будет соревноваться в беге с иностранцами. Когда мы остались одни, я подозвал Юцина. Он пришел весь красный от удовольствия, с горящими глазами — думал, я его тоже похвалю. А я ему сказал:

— Ты, конечно, молодец, что первый прибежал. Мы с матерью и сестрой довольны. Но что-то я не слышал, чтобы бегом деньги зарабатывали. Куры тоже бегают. Я тебя в школу отдал, чтобы ты учился, а не бегал.

Он опустил голову, взял в углу корзину, серп.

— Ты меня понял?

Он кивнул, не оборачиваясь, и вышел из дому.

В тот год, едва рис в полях зазеленел, полил дождь и лил почти месяц. Потом два дня вёдро — и опять дождь. Вода в полях становилась все выше, а рис клонился все ниже. Старики плакали:

— Как же теперь жить?

Молодежь не отчаивалась:

— Государство нам поможет. Бригадир сходит в коммуну.

Но бригадир и в коммуну ходил три раза, и в уезд, а вернулся с пустыми руками.

Только сказал:

— Не волнуйтесь, уездный начальник обещал, что если он с голоду не умрет, то и мы будем живы.

После дождя было несколько жарких дней, и весь рис сгнил на корню. Ветер разносил запах, как от трупа. Раньше мы надеялись хоть солому в дело пустить, а теперь и ее не стало.

Бригадир все еще говорил, что в уезде нам дадут зерна, но зерна никто пока не видел, поэтому до конца ему не верили. Но и совсем не верить боялись.

В деревне считали каждую горсть риса, теперь варили только кашу, с каждым днем все жиже. А когда все кончится, что делать будем? Мы с Цзячжэнь решили продать овцу и выручить за нее пятьдесят кило риса, чтобы продержаться до следующего урожая.

Я пошел поговорить с Юцином. Он как раз кормил овцу. Она была толстая, потому что Юцин любил ее так же, как его самого любила Фэнся, и всегда нарезал ей полно травы, как бы у него ни болела голова от недоедания. Овца громко чавкала. Юцин ею любовался.

— Проголодалась, бедная!

— Юцин, поговорить надо.

Он обернулся.

— Мы с мамой решили продать овцу, иначе все будем голодать.

Он молча опустил голову. Я его похлопал по плечу:

— Будут хорошие времена — я тебе опять куплю овцу.

Он кивнул. Он вырос — раньше он бы плакал, спорил, а теперь понимал, что иначе нельзя. Когда мы вышли из хлева, он потянул меня за руку и попросил:

— Только не продавай ее мяснику!

Про себя я подумал: кто же в это время прокормит овцу? Конечно, ее зарежут. Но ему ничего не сказал, только кивнул.

Следующим утром я перекинул через плечо мешок для риса и вывел овечку из хлева. У околицы меня окликнула Цзячжэнь:

— Юцин хочет с тобой.

— В воскресенье школа закрыта, зачем ему в город?

— Возьми его.

Он хотел побыть еще немного со своей овечкой и для верности пришел просить вместе с матерью. Я подумал: хочет, пусть идет, и подозвал его. Он, не поднимая головы, взял у меня веревку, и мы пошли.

Во всю дорогу он не сказал ни слова, а вот овца все время блеяла и тыкалась в него мордой. Она была умная, понимала, кто ее каждый день кормит. Чем больше она ласкалась, тем тяжелее становилось Юцину. Он закусил губу и, чуть не плача, упрямо шел вперед.

Я решил его утешить:

— Лучше ее продать, чем зарезать. Такая уж судьба у скотины.

В городе Юцин остановился у поворота:

— Папа, я тебя здесь подожду.

Не хотел видеть, как ее продадут. Я взял у него веревку.

Чуть я отошел, он крикнул:

— Ты обещал!

— Что я тебе обещал?

— Не продавать ее мяснику!

А я и забыл об этом разговоре.

— Ладно.

Хорошо, что он со мной не пошел, иначе долго плакал бы. Я свернул за угол и повел овцу к мяснику. Раньше у него вся лавка была завешана тушами, а теперь он сидел без дела. Когда мы взвешивали овцу, у него дрожали руки. Он объяснил:

— Мы тут в городе тоже недоедаем. У нас две недели мяса не было. Через час хвост будет отсюда до того столба.

И правда, не успел я отойти, как уже выстроилась очередь человек из десяти.

За рисом тоже пришлось отстоять. Я думал, денег от овцы хватит на пятьдесят кило, а хватило только на двадцать.

Когда я вернулся к Юцину, он играл ногой в камешек. Я вынул два леденца, которые купил ему по дороге. Один он засунул в карман, другой развернул и положил в рот, а бумажку бережно разгладил. Потом спросил:

— Папа, а ты будешь?

— Ешь сам.

Дома Цзячжэнь сразу увидела, что мешок полупустой, и только вздохнула. Как прокормить четыре рта? Она ходила за кореньями. Как доктор и говорил, болезнь от голода обострилась, теперь она ковыляла с палкой. Все копали коренья на корточках, а Цзячжэнь становилась на колени, потом еле подымалась. Я ее пожалел:

— Сиди дома.

Она не послушалась, взяла палку и пошла. Я схватил ее за рукав, она упала. Села на пол и заплакала:

— Я еще не покойница!

Кто этих женщин разберет: ее жалеешь, а она думает, что ты ее в грош не ставишь.

Через три месяца рис съели. Если бы Цзячжэнь не подмешивала тыквенные листья и кору, хватило бы только на две недели. У всех в деревне зерно кончилось. Некоторые ели корни деревьев.

Людей в деревне становилось все меньше, каждый день ходили в город побираться. Бригадир несколько раз отправлялся в уезд, а когда возвращался, едва доползал до околицы и без сил плюхался на землю. Его спрашивали:

— Бригадир, когда пришлют зерно из уезда?

А он отвечал только:

— Я устал.

И добавлял:

— В город не ходите, у них тоже ничего нет.