Бегство из психушки - Георгий Богач Страница 19

– Глубоко копаете, уважаемый Григорий, но мне сейчас нужны не умные разговоры, а холодненькое пивко, – Антон подошел к холодильнику, достал банку пива, с хлопком открыл ее и истово к ней присосался. – Хотите пива? Так возьмите в холодильнике.

– У нас в Калиновке еще с советских времен работал прекрасный пивной завод, и я, знаете, с удовольствием пью пиво, – Бардецкий взял в холодильнике банку пива, открыл ее и сделал несколько глотков. – Художник связан с внешним миром своими полотнами, как ребенок связан пуповиной с матерью. Творчество – это поплавок, удерживающий художника на поверхности океана, именуемого жизнь. Когда он перестает творить и теряет этот поплавок, то его тянут на дно груз ошибок, неудовлетворенность и незавершенные полотна. Скажите, как вам удавалось рисовать в психушке? И на чем?! Там же все запрещено!

От пива у Антона прошел сушняк в горле, полегчало на душе, и захотелось поговорить.

– Во время прогулок на территории психушки я находил в мусорных баках куски картона, клочки бумаги, обрезки фанеры и ДВП. На них я рисовал огрызками карандашей, остатками красок в банках, выброшенными стержнями от шариковых ручек, найденных там же. Я рисовал все, что видел, всех, кого видел, и все, что помнил. Это укрепляло мое сознание. Особенно мне помогло расстройство желудка. Оно открыло мне новое направление в рисунке.

– Что, что?! Простите, но я не совсем улавливаю взаимосвязь между расстройством желудка и живописью, – Бардецкий снял очки и протер их носовым платком. В его глазах появилось удивление.

– При расстройстве желудка врачи назначают внутрь активированный уголь в таблетках. Этой таблеткой, разломанной пополам, можно рисовать не хуже, чем углем. Ее острые края оставляют на бумаге четкие линии. При рисовании таблетка крошится. Если раскрошившуюся черную пыль растереть пальцем по бумаге, то можно наполнить рисунок объемами, создавая светло-серые, серые и темно-серые тени и тона. Они придают рисунку таинственный смысл, меняют выражение глаз, очертания лесного массива или облаков. Я освоил работу активированным углем, и у меня стали получаться неплохие миниатюры и портреты сотрудников психбольницы. В обмен на эти миниатюры дежурные сестры давали мне таблетки активированного угля, упаковки от лекарств и даже приносили домашнюю еду. Если разорвать упаковку от лекарств на прямоугольники, из которых она склеена, то на их обратной стороне, покрытой белой бумагой, можно рисовать. И я до сих пор пользуюсь активированным углем для рисования портретов и миниатюр. Если хотите, это мое ноу-хау.

– В психбольнице многое зависит от лечащего врача. Наверное, именно лечащий врач помогал вам творить? Кто был вашим лечащим врачом?

Антон допил банку пива и достал из холодильника вторую. На душе потеплело, и гость уже казался Антону вполне симпатичным человеком.

– Меня вернула к жизни врач, только-только окончившая институт, Софья Николаевна Валко. Она принесла мне пастель, гуашь, бумагу, акварельные и масляные краски, ДВП. Вначале она попросила меня нарисовать пейзаж, видимый из окна. И каждую неделю я должен был рисовать что-то новое. И постепенно мой дух укреплялся. Софья Николаевна сказала мне, что каждый новый рисунок – это шаг к выздоровлению. И чем разнообразнее темы рисунков и картин, тем лучше.

– Это арт-терапия. Кроме того, каждый ваш рисунок – это завершенный гештальт. Психоанализ картин, выставленных в автосервисе, показал почти весь ваш путь исцеления и укрепления сознания.

– Почему «почти»?

– Все, что выставлено в автосервисе мадам Анисимофф, написано вами в Америке. На вернисаже не было рисунков и картин, сделанных в психбольнице. Вы писали по памяти то, что врезалось в нее, как татуировка в кожу. Вы часто изображаете одну и ту же молодую женщину. Она то в медицинском халате, то обнаженная, то веселая, то грустная. Взгляд ее глаз иногда по-матерински добрый, иногда по-женски зовущий. Она доминирует в вашей памяти, она и психбольница. Они связаны. Вероятно, это и есть та молоденькая врач, которая помогла вам выкарабкаться из трясины депрессии. Но один рисунок особенно заинтересовал меня. На нем эта же женщина в белом халате стоит за вашей спиной и что-то прижимает к вашей шее. Что это?

– В том, что Соня прижимает к моей шее, и кроется секрет ее лечения.

Антон допил банку пива, взял в холодильнике следующую, открыл ее и сделал пару глотков.

– Что это за аппарат?

– Софья не хотела, чтобы я о нем кому-нибудь рассказывал.

– Вот это правильно. Надо уметь хранить тайны. Слушай, Антон, давай перейдем на «ты», – Бардецкий достал из портфеля плоскую металлическую флягу. – Ну что тебе это пиво? Это же не выпивка, а мочегонное средство. Чтобы по-настоящему полегчало на душе, нужно сделать пару глотков доброго виски, – волосатая рука поднесла ко рту Антона флягу. – Глотни, и ты поймешь, что такое настоящая выпивка.

Антон сделал несколько глотков.

– Ну как?

– Я бы выпил еще.

– Пойдем ко мне в машину, там у меня лежит целая бутыль такого же виски, – Бардецкий взял Антона под руку и потащил к двери. – Это напиток пятидесятилетней выдержки и немногим дешевле моей машины.

– Куда ты меня тащишь? Никуда я с тобой не пойду!

– Ты меня уважаешь?

– Уважаю, но не настолько, чтобы идти с тобой за выпивкой. У меня полный бар этого добра.

– Но такого виски у тебя нет, признайся.

– Хрен с тобой, пошли.