Поправка за поправкой - Джозеф Хеллер Страница 19

— Ну ты же понимаешь, о чем я. Или ты все еще девственник?

Лицо его вспыхнуло от смущения, он уставился на участок ковра между ножками круглого столика, который стоял у большого окна.

— Если тебе не хочется, можешь не отвечать.

— Мне не хочется.

— Ладно, не отвечай. Но если ты девственник, то виноват в этом только ты сам. Девушки в твоей школе по тебе с ума сходят.

— Ничего они не сходят, — неловко улыбнувшись, возразил он.

— Сходят-сходят. Приглядись к ним получше, сам увидишь. Ты очень милый мальчик, Сидней. Мне хотелось бы посмотреть на тебя в холодный день. Готова поспорить, на холоде твои щеки и губы становятся алыми.

Сидней виновато улыбнулся. Он и сам знал, какими алыми становятся в холодные дни его губы и щеки, какой он миловидный и чистенький — в сравнении с его одногодками. Пока отец был жив, его, Сиднея, далеко от дома не отпускали, и потому свободу, позволявшую ему приглядываться к миру, он получил лишь недавно. Мир начал неторопливо раскрываться перед ним огромной, загадочной панорамой, и каждое новое открытие доставляло юноше наслаждение.

Он указал на фотографию паренька в футбольной форме, спросил:

— Это ваш сын?

— Нет, — ответила женщина. — Это сын мистера Ингэлла. — И, увидев недоумевающее лицо юноши, добавила: — Я его вторая жена.

— А…

— Обычно он проводил с нами каждые полгода, но сейчас учится в колледже. И не был здесь почти шесть лет.

Она протянула руку к шкатулке, достала новую сигарету, нервно пристукнула ею по тыльной стороне ладони. Потом сняла со стола зажигалку и повернулась к юноше, явно колеблясь, отчего лицо ее впервые за время их разговора стало по-настоящему мягким.

— Ты милый мальчик, Сидней, — медленно произнесла она. — Страшно нравишься девочкам. Я знаю, я ведь тоже когда-то училась в школе. Бери их столько, сколько сможешь, пока не станет слишком поздно. Они для того и созданы. Бери, пока можешь, и ты никогда не пожалеешь об этом.

Тут она увидела, как он поеживается, и спросила:

— Что с тобой?

— Не знаю, — промямлил он.

— Тебя пугают разговоры о девушках?

— Нет, — ответил он.

— Тогда почему ты смущаешься? Ты никогда не обсуждал такие вещи с друзьями?

— Да нет. У нас и совсем неприличные разговоры бывают.

— Так в чем же дело? В том, что я женщина?

— Я не знаю.

— В том, что я старше тебя, или в том, что я красива?

— Наверное, в этом.

— Не увиливай. В чем? В возрасте или во внешности?

— Я думаю, и в том и в другом.

Она закурила, откинулась на спинку софы.

— Значит, по-твоему, я красива?

Он кивнул покраснев.

— Прекрасна?

Он снова кивнул. И взглянул в сторону коридора, гадая, когда вернется тот мужчина.

— И что же тебе во мне нравится?

— Наверное, все. Вы очень красивая женщина.

— Но должно же что-то нравиться тебе в особенности. Так что это — лицо, грудь, форма бедер, которую ты можешь только представлять?

Юноша, чувствуя, что обливается потом, уставился на столик в углу гостиной, уставился с пристальным вниманием, которое, надеялся он, позволит ему пригасить разгоравшиеся в нем стыд и смущение. Там стояло что-то странное — стеклянный сосуд с резиновой трубкой. Интересно, что это такое?

— Ну так что же?

— Мне не хочется, чтобы вы об этом спрашивали.

— Хорошо, — согласилась женщина. — Не буду. А хотел бы ты лечь со мной в постель?

Он резко повернулся к ней, ощущая теперь уже изумление и гнев, а не испуг. Муж ее находился в соседней комнате. Наверное, тут какой-то розыгрыш?

— Мне пора идти, — сказал он и встал. — Я должен вернуться в контору.

— Да ладно, Сидней, — сказала женщина. — Сядь. Я не буду к тебе приставать.

Он медленно сел в кресло, глядя на нее с подозрением и опаской.

— Что с тобой? — спросила она. — Я не кажусь тебе привлекательной?

— Не в таком смысле, — негромко ответил юноша.

— Почему же? Если бы ты увидел меня на улице, я ведь показалась бы тебе желанной, верно?

Юноша отвернулся. Она была самой красивой женщиной, с какой он когда-либо разговаривал, и Сидней понимал: увидев ее на улице, он остановился бы и смотрел ей вслед, пока она не исчезла бы из виду.

— Похоже, я тебе просто неинтересна, — устало произнесла женщина. — А скажи, что так заинтересовало тебя на том столике?

— Вон та вещь, — ответил он, указав пальцем. — Это что? Трубка?

Женщина вставила ступни в туфельки и направилась к столику, рукой поманив юношу за собой. Он пошел следом и остановился за ее спиной, стараясь смотреть не на изгибы ее тела, а на стеклянный сосуд.

— Это трубка, — сказала женщина, взяв сосуд со столика и повернувшись к юноше.

— А вода зачем?

— Чтобы охлаждать дым. Мы курим крепкий табак. Гашиш. Знаешь, что такое «гашиш»?

— Наркотик, правильно?

— Да, — ответила она. — Наркотик. Не желаешь попробовать?

Он торопливо отступил от женщины, потряс головой. Вошедший в гостиную мужчина приблизился к столу.

— Чем вы тут занимаетесь? — спросил он.

— Да вот предлагаю молодому человеку покурить нашего табачку. Если кто знает в этом толк, то гашиша в нем два к одному.

Мужчина отобрал у жены трубку, положил ее на стол и негромко спросил:

— Ты спятила? Он же несовершеннолетний.

— И все еще будет несовершеннолетним, когда мы приспособим его к делу, — сказала женщина.

— Ладно, Скелли. Замолчи, пожалуйста. Иди к себе. И поторопись. Не держать же его тут целый день.

Она отдала ему сигарету и вышла из гостиной. Мужчина повернулся к Сиднею, улыбнулся. Лет ему было около пятидесяти: глубоко посаженные серьезные глаза, чисто выбритое лицо с крошечной капелькой крови под нижней челюстью и глубокими складками, спускающимися от ноздрей к краям рта. Мягкий ровный голос, спокойные серьезные интонации. Он отвел Сиднея в центр гостиной, там они сели лицом друг к другу.

— Тебя не ругают на работе, когда ты задерживаешься надолго? — спросил мужчина.

— Слишком долго задерживаться я не могу, — ответил Сидней.

— Но если мы задержим тебя, ты сможешь с ними договориться?

— Не знаю, — сказал Сидней.

Мужчина достал из кармана две банкноты, протянул одну Сиднею. Тот, смущенно улыбнувшись, принял ее, сложил, увидев при этом, что получил десять долларов, и сунул в свой карман.