Дитя господина Лина - Филипп Клодель Страница 19

Он опускается на колени. Поднимает фотографию. Ему хочется обнять друга, поговорить с ним, успокоить, попросить продержаться до приезда «Скорой помощи», пообещать, что в больнице его вылечат, он поправится, и тогда они снова будут вместе гулять, пойдут в ресторан у моря, поедут в деревню, больше никогда не расстанутся – честное слово.

Глаза господина Tao-laï закрыты. Из раны на затылке струится кровь. Она течет по мостовой, словно ручеек, в пяти разных направлениях: эдакий рисунок руки с пятью растопыренными пальцами. Господин Барк наблюдает за тем, как жизнь старика исчезает в потоках, покидает бренное тело, и вдруг при взгляде на странную, написанную кровью картину ему вспоминается недавний сон – об источнике, деревьях в лесу, тихом вечере, чистой воде и забвении.

Как раньше, господин Барк кладет руку на плечо старика и долго ее не убирает. Очень долго. Никто не осмеливается потревожить друзей. Спустя какое-то время человек-гора медленно встает. Люди смотрят на него вопросительно. Расступаются. Будто ослепленные красотой или светом. Только тут господин Барк замечает в ногах у одного из зевак Сандьё, чудесную куклу господина Tao-laï, с которой старик никогда не расставался и о которой ежесекундно хлопотал, как о настоящем ребенке. Барк любуется черноволосой куклой, и сердце его замирает – малышка одета в розовое шелковое платье. Человек-гора не верит своим глазам. Ни единой царапины. Игрушка в целости и сохранности. Разве что лицо немного удивленное или застывшее в ожидании. Барк наклоняется, аккуратно поднимает куклу. С улыбкой шепчет ей на ухо «Сандьё», а слезы уже катятся по щекам. Человек-гора возвращается к телу друга и кладет куклу ему на грудь. Кровь остановилась. Господин Барк закрывает глаза. Внезапно на него наваливается невероятная усталость. И глаза уже не хотят открываться. Ночь под опущенными веками тиха. В ней уютно. Нет ни малейшего желания прерывать покой.

– Сандью… Сандью…

Господин Барк не открывает глаза.

– Сандью… Сандью…

Он слышит голос, но знает, что это сон. Чудесный сон, от которого нельзя отказаться.

– Сандью… Сандью…

Голос все еще звучит. Становится громче. И счастливее. Господин Барк открывает глаза. Старик смотрит на него с улыбкой, прижимает к сердцу Сандьё, одной рукой гладит девочку по волосам, другой, дрожащей, тянется к человеку-горе. Пытается поднять голову.

– Не двигайтесь, господин Tao-laï! Не двигайтесь! – орет Барк, смеясь радостным смехом, необъятным смехом, который не остановить. – «Скорая помощь» сейчас будет!

Старик понял. Он аккуратно опускает голову на асфальт. Барк берет друга за руку. Рука теплая, живая. Человек-гора готов расцеловать каждого человека в толпе, каждого, кого мгновением раньше с удовольствием бы прибил. Господин Tao-laï жив! Жив! «Вот что значит бытие! – думает человек-гора. – Чудо, смех, счастье, надежда неожиданно пробивают пустоту и мрак!»

Уже вечер. Небо молочного цвета слегка хмурится, опускается ниже обычного. Легкая молчаливая Сандью лежит на груди у деда, и господину Лину мнится, что внучка заряжает его своей молодой энергией. Старик словно перерождается. Какая-то несчастная машина его не убьет. Он прошел через войны, переплыл моря, он голодал. Теперь он непобедим. Господин Лин целует малышку в лоб. Улыбается человеку-горе. Несколько раз произносит: «Bonjour». Барк тоже говорит: «Bonjour, bonjour», и повторенное дважды слово кажется Лину песней, песней для двух голосов.

Приезжает «Скорая помощь». Спасатели суетятся вокруг раненого, со всеми предосторожностями укладывают его на носилки. Старик будто не чувствует боли. Господин Барк не выпускает его руку из своей. Весна только-только началась. Все расцветает. Старик смотрит на друга с улыбкой. Худыми пальцами прижимает прекрасную куклу к сердцу так крепко, словно от нее зависит жизнь, словно игрушка – настоящая внучка, тихая, спокойная и вечная.

Дитя рассвета, дитя Востока.

Единственное на свете.

Дитя господина Лина.