Между Сциллой и Харибдой. Последний выбор Цивилизации - Александр Никонов Страница 19

Причина номер один. Через несколько поколений человечество убьет груз генетического мусора, который копится в нашей популяции последние несколько сотен лет, поскольку из-за развития медицины перестал или почти перестал действовать естественный отбор.

Отец эволюционной теории Чарльз Дарвин по этому поводу отмечал:

«…Мы строим приюты для имбецилов, калек и больных, мы ввели законы для бедных, наши медики изо всех сил стараются спасти жизнь каждого до последней секунды… Таким образом, слабые члены общества продолжают производить себе подобных. Всякий, имеющий хоть какое-то отношение к разведению домашних животных, подтвердит, что это губительно для человеческой расы».

Мы вырождаемся. Сейчас, благодаря современным технологиям, не просто выживают, а доживают до репродуктивного возраста и даже дают потомство носители таких недоброкачественных генов, которые во времена более дикие природа быстро прибрала бы — такой точки зрения придерживаются многие биологи.

Кроме того, в генофонде человечества накапливается шелуха так называемых слабовредных мутаций, которые сами по себе (каждая) не сильно вредны, но когда их накопится критическая масса, эффект проявит себя.

Как пишет уже знакомый нам доктор биологических наук Александр Марков:

«Вырождение в таких условиях (когда нет никакого отбора) происходит быстро и неотвратимо. Очень скоро мы получим поколение настолько слабое, чахлое, болезненное и бессильное, что никакая суперсовременная медицина не поможет… Без отбора любой вид должен быстро выродиться и погибнуть. Просто потому, что: 1) мутагенез остановить невозможно; 2) большинство не нейтральных мутаций вредны».

И приводит пример экспериментального подтверждения своих слов. Оказывается, в конце девяностых годов в Мичиганском университете нашими бывшими сотечественниками во главе с биологом Кондрашовым был поставлен эксперимент на дрозофилах с выключенным естественным отбором:

«Авторы брали от каждой пары мух одного случайно выбранного сына и одну случайно выбранную дочь. Отобранных таким образом мух делили, опять-таки случайным образом, на брачные пары. Из потомства каждой пары опять брали одного сына и одну дочь и т. д. Отбор при этом не был полностью отменен, потому что некоторые пары вообще не могли произвести потомство, из некоторых отложенных яиц не выводились личинки, некоторые личинки не могли окуклиться, а из некоторых куколок не выводились взрослые мухи. Очевидно, такая судьба постигала тех, чьи геномы были уж слишком отягощены вредными мутациями. Но тем не менее отбор стал гораздо слабее, чем в природе или в обычной лабораторной популяции, где мухи, живущие в пробирках с кормом, образуют брачные пары по собственному выбору и свободно конкурируют друг с другом за пищу и жизненное пространство… Через 30 поколений подопытные популяции мух пришли в жалкое состояние. У них резко упали плодовитость и продолжительность жизни. Кроме того, они стали вялыми и, по словам А. С. Кондрашова, „даже не жужжали“. Генетическое вырождение налицо».

Вы еще жужжите, мой читатель? Недолго осталось, судя по всему:

«Есть основания полагать, что в течение последних 100 лет люди (по крайней мере, жители развитых стран) оказались в условиях, напоминающих эксперимент Кондрашова. Благодаря развитию медицины, изобретению антибиотиков, решению продовольственной проблемы и росту уровня жизни резко снизилась смертность (а несколько позже и рождаемость). У жителей развитых стран стали выживать почти все родившиеся дети. Кроме того, слабое здоровье перестало быть серьезной помехой для размножения… По мнению Кондрашова, естественный отбор на человека сегодня почти не действует, по крайней мере в развитых странах. Это значит, что выживаемость и плодовитость людей практически перестали зависеть от их генотипа».

Дальше автор пытается найти хоть какие-нибудь утешения. И находит их в том, что естественный отбор все же не выключен в ноль. Какие-то его формы еще шевелятся! Например, возраст рождения первого ребенка является наследуемым поведенческим признаком матери. Действительно, наше поведение, характер, рисунок судьбы, количество браков, наличие или отсутствие чувства юмора, причина естественной смерти — все это задается генетически. И поведение человеческой самки, включая возраст, в котором она впервые рожает, тоже зависит от набора генов. Не знаю, правда, помогает человечеству это накопление «старородящих» генов выжить или наоборот, но факт остается фактом — по этому признаку отбор еще шевелится. Однако только в развитых странах. Потому что в недоразвитых такого явления нет — там рожают чуть ли не с детства и помногу. Когда и туда прикатится глобализм, тогда поглядим…

Еще кусочек надежды состоит в том, что дохлые и уродливые будут оставлять меньше потомства, чем румяные и красивые:

«Человек, обремененный множеством слабовредных мутаций, будет в среднем более слабым, болезненным, глупым, некрасивым (кособоким — несимметричным). Помимо всего прочего, он дороже обойдется своим родителям. Если случай будет совсем тяжелый, он заставит родителей призадуматься, а стоит ли им рожать еще одного. Пусть даже этот слабый, болезненный человек благодаря медицине выживет и оставит потомство. Этого мало, чтобы отбор не действовал. Отбор перестанет действовать, только если такой человек в среднем будет оставлять ровно столько же — с точностью до долей процента! — детей, сколько и здоровый, крепкий, умный, красивый, симметричный, доставивший родителям только радость (так что они захотели родить еще одного). Пусть всего на доли процента, но репродуктивный успех таких обремененных генетическим грузом людей даже в самых передовых странах все равно будет ниже, чем у носителей меньшего числа слабовредных мутаций. Отбор не прекратился — он лишь стал слабее…»

Слабое утешение этот ослабевший отбор, ей-богу. Ну, чуть помедленнее будет идти деградация. Радует?

Последний факт, за который, как утопащий за соломинку, хватается биолог, — внутриутробный отбор. Совсем уж уродливые зародыши, набитые, как мешок трухой, мусорными генами, отбраковываются самим организмом матери, превращаясь в выкидыш, и слава богу. «Правда, — как справедливо и самокритично замечает автор, — такой отбор действовал и на дрозофил в опытах Кондрашова — и не спас несчастных от вырождения».

Но дело даже не в том, что мы как вид вырождаемся. Потому что существует причина номер два.

Даже возврат к первобытности и включение естественного отбора, к чему призывают нынче многие «мыслители», не будет решением проблемы вырождения. Потому что любой вид как биологическая единица тоже смертен. И любой род, то есть «куст» близких видов, смертен также.

Продолжительность жизни вида крупных позвоночных животных примерно 800 тысяч лет. На вечность никак не тянет, учитывая, что изрядный кусок из отмеренного срока наш вид уже отмотал. А ведь мы-то ориентированы на вечность! И гордыня разума никак не позволит нам согласиться на меньшее. Мы уже смирились с индивидуальной смертностью, когда отбросили сказки о боге и приняли в качестве утешения бесконечную цепочку нашего вида, которую иногда по ошибке называют родом — «род человеческий». И вот теперь оказывается, что эта цепочка по-любому будет оборвана — либо раньше, нашими собственными стараниями, либо естественным образом.