Другие места - Николай Фробениус Страница 19

– В доме есть какая-нибудь еда?

Я пошел на кухню и открыл холодильник. Видно, у мамы совсем пропал аппетит. В холодильнике я нашел только пакет йогурта и тюбик икры. Съев йогурт, я вернулся к лестнице. Парень уже снова включил пылесос, но я чувствовал на себе его взгляд.

В три прыжка я взлетел по лестнице.

Открыл дверь маминой спальни. Там было тихо и темно. Прищурившись, я разглядел обои и письменный стол у окна. Все вещи были на прежних местах. В маминой спальне всегда была особенная атмосфера. Ее невозможно описать. Не такие, как всюду, краски, другие запахи. В такую комнату страшно входить, вещи здесь таят нечто необъяснимое, как будто они вот-вот обовьются вокруг твоей шеи и уже не отпустят. Сейчас здесь пахло лекарствами. У дальней стены виднелась кровать.

На ней кто-то лежал.

Я остановился посреди комнаты. Ноги отказывались идти дальше. Я смотрел на фигуру в кровати. Тяжелое дыхание, словно там в простынях лежал какой-то пыхтящий аппарат. Я хотел подойти поближе, к самой кровати, но не мог сдвинуться с места. Фигура в кровати издала какой-то звук, похожий на бульканье. Приподнялась на локтях. Я прошел боком мимо окна.

– Это ты, Стиг?

Я обернулся.

– Пожалуйста, дай мне попить, – произнес слабый голос.

Я зажег свет и протянул ей стакан, стоявший на ночном столике. Только теперь я увидел ее лицо. Оно было похоже на портрет, сделанный по памяти. Словно кто-то нарисовал ее и вставил рисунок в рамку. Белокурые волосы поседели и стали как пух. На лице как будто застыло благолепное выражение. Голубые глаза смотрели на меня взглядом, значение которого я не понимал никогда. В нем было столько всего! Раньше я часто всматривался в ее глаза и меня бросало из одной крайности в другую, я не понимал, должен ли я подойти и обнять ее или убежать и спрятаться. Не знаю, понимала ли она сама, что в ее взгляде всегда было что-то внушавшее людям неуверенность.

Я кашлянул:

– Я получил твое письмо. Спасибо.

Лежавшие на перине руки были худые и морщинистые. Мне захотелось взять ее за руку, но я не мог преодолеть себя. Я сел на край кровати, смотрел на ее руки и не двигался. Неожиданно она потянулась ко мне, обвила руками мою шею и так крепко прижала меня к себе, что я растерялся.

– Кристофер, – прошептала она.

И несколько раз повторила мое имя. Я словно окаменел и не мог вымолвить ни слова. Ее руки медленно разжались.

Мы смотрели друг на друга.

– Тебя долго не было.

Мне пришлось согласиться, что я отсутствовал довольно долго.

– Я так рада тебя видеть. Чем ты там занимался все это время?

– Учился, – быстро ответил я.

– Учился?

Я уловил в ее голосе остатки былого восторга.

– Картографии, – сказал я. – Рисовал карты.

– Правда?

Рассказывая о своих занятиях в университете Буэнос-Айреса, я встал и заходил по комнате.

Сам не знаю, почему я солгал ей. В одном баре в Мерседесе я познакомился с американским ученым, написавшим книгу о картографии. Мы с ним долго проговорили. Он оставил жену дома и уехал отдыхать, чтобы пить на свободе. Каждый вечер мы встречались в одном и том же баре, и он рассказывал мне об истории картографии. Его лицо выглядело так, словно невидимая сила прижимала его к земле, а он, как мог, сопротивлялся ей. Но рассказывать он любил. Его глаза светились от бренди.

Эта история вырвалась у меня нечаянно.

Я рассказал маме, что написал диплом. Он был посвящен марсельским картам XVI века.

– Это ужасно интересно. До шестнадцатого века, можно сказать, не существовало карты ни одного европейского города. Ты знала это? В то время у людей не было ничего, кроме чертежей столетней давности. Ими нельзя было пользоваться. Они никуда не годились. Города вообще были не похожи на то, что изображалось на этих чертежах. Люди не знали собственных городов. Не умели в них ориентироваться. Они знали только, что море находится слева, а горы – справа. Что в порту пересекаются две большие дороги. И все.

Склонив голову набок, мама внимательно разглядывала меня. Не знаю, что означал ее взгляд. Может, она уже разоблачила меня и не верила ни одному моему слову, а может, она вообще не слушала, а только наблюдала за мной.

– До того как появились карты, люди не знали, чего в их городе больше – улиц, пересекавших друг друга, или торговых площадей. Они не могли представить себе, как выглядит их город. Ты это знала? Они могли представить себе только землю. Видели только маленький кусочек земли. А в действительности все было иначе. Город продолжался и по другую сторону знакомого им пятачка, он расширялся, рос, становился все больше и больше. Или, к примеру, люди считали, что они живут в замечательном месте. И вдруг в один прекрасный день: эврика! Это болото.

– Какое счастье видеть тебя! – произнес слабый голос.

– То же самое, как ни крути, относится и к идентичности народа. В то время набор признаков, которыми люди отличались друг от друга, был не так уж велик. А сейчас, ты только подумай! Просто невероятно. Теперь множество признаков определяют, кто есть кто. Как в Реестре переписи населения. Или, на худой конец, в полиции. Фамилия. Имя. Дата рождения. Место рождения. Пол. Место проживания. Прежнее место проживания. Профессия. Прежняя профессия. Образование. Доход. Социальное положение. Родители. Профессия родителей. Их место проживания. И так далее и тому подобное.

– Я часто гадала, чем ты там занимался. Где же ты побывал?

– В шестнадцатом веке у нотариусов не было столько сведений о жителях города. Так, кое-что. Хорошо, если было известно имя человека и его ремесло. Например: Петер, мясник. И все. Где он жил? За церковью. Больше в книгах ничего не значилось. Ты это знала?

– Я тоже очень любила путешествовать. В молодости. Я путешествовала по Европе. Париж. Флоренция. Рим. Я была даже в Будапеште, ты это знал, Кристофер? Я тебе рассказывала о своей поездке в Будапешт?

– Тебе, наверное, скучно меня слушать? Ты не совсем здорова. Я утомил тебя. Я могу часами говорить об этом. О теме моего диплома. Картография в Марселе в шестнадцатом веке. Преподаватель сказал, что это интересная работа. Блестящая, сказал он. Он так чудно улыбался. Все считали его непредсказуемым, но вообще-то он был человек неплохой.

– Я много раз перечитывала твое письмо. Оно лежит в письменном столе.

Я обернулся и посмотрел на письменный стол у окна. Все слова вдруг иссякли, я не знал, что еще можно сказать. Она снова взяла мою руку и словно прикоснулась к моим обнаженным нервам.

– Я так рада видеть тебя, – сказала она, точно не слышала ни слова про картографию, Марсель и все прочее. Неожиданно у меня вырвалось:

– Неужели ты не знала? Что у него была вторая семья? В Хёнефоссе. Ты правда не знала об этом?