Лезвие осознания - Ярослав Астахов Страница 19

Еще мне кажется, ОНА это специально устраивает, при подходящей возможности, чтобы около НЕЕ был огонь. Адский символ. Хищение души… ОНА не просто крадет – ОНА выжигает изнутри душу, стирая память! И брат, и всякое воспоминание о нем кануло в небытие у всех, исключая только меня. Даже мать… то есть и его мать! – с усмешкою говорила мне: я у нее всегда был один, это у меня от переутомления навязчивая идея «пропавший брат».

И после этого я все чаще видел ядро . Во тьме, что разбухает вечером по углам. Во мраке, который прячется за сиянием уличных фонарей ночью. И было даже… забавно : средоточие ужаса, терзающего меня, само не вызывало у меня страх. А лишь бесцветную мысль: пожалуй это я следующий, которому суждено сгинуть.

Но вот со мной ОНА не спешила! Кажется, я понимаю теперь, по какой причине. Она охотилась по мою душу , оттачивая в совершенстве это дьявольское умение. Она была дальновидна: прекрасно осознавала, что, если не научится ломать Дух, то никакая энерговооруженность – пусть даже и такая, как у НЕЕ! – не поможет…

ОНА пытала меня, желая, чтобы я сам захотел того, что неосознанно обретали другие под ЕЕ действием. Привычку регулярно стирать… наново переписывать и опять стирать свою память. Взамен бы исчезла боль. Но у меня, вероятно, был какой-то иммунитет. Возможно, что и сознание других тоже нащупало бы некую возможность сопротивляться, если бы им доподлинно было известно то, что знал я.

По-настоящему страшили не боль и смерть. А то, что может быть ОНА все-таки сумеет заставить и меня продолжать жить, утратив сокровенную внутреннюю вселенную. Поставив бесконечность Духа во мне в зависимость от прихоти декораций наружного мирка. Самоубийство при таком раскладе не казалось уже грехом! Я постепенно начал всерьез задумываться о способе…

Но удержала надежда.

У меня почему-то возникла мысль, что ЕЕ способность перемещаться во времени ограничена. Да, ОНА, или, точнее, ее протуберанец – ядро – может оказываться во временах, когда ОНА еще не родилась. Но, думал я, возможно, что ядро способно появляться не всюду. А только по местам особенного скопления биополей. В крупных городах. Потому что они есть как бы зародыши ЕЕ. Точки, в которых «раствор» уже начинает перенасыщаться. Предварительные биополевые концентраторы. Возможно, говорил я себе, для НЕЕ как вовсе не существует иных никаких пространств, чем те, которые эти концентраторы занимают. Пространства концентраторов есть как бы корни ЕЕ во времени. А ни на какие другие не распространяется ЕЕ власть!

Вот это произвольное представление почему-то всецело вдруг овладело моим умом. Хотя я не имел доказательств, что это так. Обыкновенно подобное мне не свойственно. И вот я спрашиваю себя теперь: что это такое было? Самообман человека, балансирующего на грани отчаяния… недоосознанная жажда хоть какой-то надежды?

Может быть, в конец измученная душа просто схватилась за аналогию . Безотчетно, не осознавая того. Спасение… Его – коль это слово брать в древнем, высоком смысле – всегда пытались обрести в пустынях и в безлюдных лесах, в глухих скитах…

Мне довелось услышать о партии геологоразведчиков, отправляемой в Кандалахский район Тайги. Мест менее посещаемых людьми невозможно было и пожелать. Я записался разнорабочим. И, с этой партией…

7

– Довольно тебе болтать!

Так именно оборвал я повествование его. Зло и резко. Не дав и договорить фразы. И я не обратил внимания тогда на один весьма настораживающий момент, хотя и осознал ясно его впоследствии: я перебил его вдруг , неожиданно не только лишь для него. Но неожиданно и для самого себя !..

– Ты нагородил достаточно ерунды. А теперь – послушай.

С этими словами я вытащил из кармана куртки, в которой привезли его в клинику, его паспорт. И стал читать – жестоко взглядывая в его глаза, все расширявшиеся от изумления – его фамилию, имя, отчество…

– Нет !

Он прошептал это так, словно бы я зачитывал ему смертный приговор .

В ответ я показал ему фотографию, что была в паспорте.

Затем подал карманное зеркальце – и откуда только оно у меня взялось? – и переспросил:

– «Нет»? А не угодно ли тогда объяснить, кто этот очаровательный незнакомец? Вот этот жалкий старик, что в жизни не покидал Москвы… не был физиком… и вообще не имел высшего образования, как сообщили мне родственники его? И которому – даже и не попади под машину – жить бы оставалось всего…

Я говорил и, казалось, какое-то лютое торжество и яд безграничной ненависти пропитывали каждое мое слово. Но ведь у меня не было причин испытывать к нему эти чувства! Ни даже самомалейших! Мои слова…

Мои ?! Вот здесь я внезапно понял, что я сначала произношу слова, и лишь потом улавливаю их смысл!

Как если бы я слова эти не говорил , а слушал !

Наверное, у меня от ужаса волосы поднялись дыбом, а моя речь, меж тем, продолжала свое все то же издевательски размеренное течение:

– Кто же он? Ты будешь утверждать мне, наверное, что это совсем не ты? Или… или ты еще скажешь мне, что твоя судьба переписана?

Мне словно бы раздирало рот. Меня начало трясти, и я думал, что это страх – страх, какого не пожелаешь и злейшему из врагов – бьет тело мое неостановимой дрожью. Но это был еще… смех . Я зажимал рукой рот! Я пал на пол, и бился головой о ножку железной койки, чтоб только остановить… а он… он все еще клокотал, клокотал во мне, этот нечеловечий хохот!

8

Старик умер.

Не боль и не кровоизлияния в полости доконали его, я знаю.

Его убил этот смех.

Не мой .

Но вырвавшийся из моего горла!

Что это ?

Я бы сумел убедить себя, вероятно, что… ничего особенного . Убедить в том, что только это и есть единственно здравый и правильный ответ: «ничего особенного». Ведь у покойного была мания ; полученная травма обострила психическую болезнь; предсмертная же экзальтация, агония погасающего сознания сообщила неотвратимую убедительную силу его словам… ну и вот – он просто загипнотизировал меня! Да! Я действовал под невольным его внушением.

Безумие заразительно. Два этих слова вполне могли бы объяснять мои безумные слова и поступки. Возможно, я бы в этом себя уверил… Но кое-что не укладывается в такую схему. А именно: я конспектировал скорописью рассказ этого старика – почти с первых слов . То есть – когда я еще никаким образом не мог быть чем-либо заворожен.

…Их нам не мало привозят – сбитых машинами, пострадавших от нападения хулиганов, от всяких бытовых травм… Иные замыкаются в глухое молчание, а некоторые, напротив, избыточно разговорчивы. Возможно, говорение помогает им переносить боль, или потому что надеются, что так перепадет им от персонала больше внимания. Последнюю надежду я иногда оправдываю. Но… запечатлевать их жалостливые откровения на бумаге – такое мне бы никогда и в голову не пришло!