Чеснок и сапфиры - Рут Рейчл Страница 19

— Я думала, что нужно идти во Флашинг, чтобы в Нью-Йорке попробовать корейскую еду, — сказала я.

Рот загорелся от капусты кимчи, докрасна приправленной жгучим перцем.

— Странно, правда? — спросил Рэй, поднося ко рту кусок маринованного водяного кресс-салата. — Все это здесь, в центре города. Еда замечательная и при этом дешевая. Казалось бы, перед дверьми должны были выстроиться очереди. Но нет, здесь, кроме корейцев, никого не увидишь.

Я взяла увесистое меню, страницы которого предлагали огненные рагу, сытные супы и полдюжины видов говядины, жаренной на гриле.

— Американцам должна понравиться такая еда, — сказала я. — Они предлагают пищу, которой мы восхищаемся. Говядина здесь соленая и одновременно сладкая, готовят ее так, как нужно. Не понимаю, почему корейское барбекю не пользуется популярностью.

Рэй пожал плечами.

— Ты можешь это изменить, — сказал он. — Ты же ресторанный критик «Нью-Йорк таймс». Во всяком случае, можешь попытаться.

Разговор принял нужное направление. «Спроси его, что произошло, когда он работал в «Таймс»», — приказала я самой себе, но не могла выдавить ни слова, испытывая неловкость.

— Возможно, дела у них пошли бы лучше, если бы они перевели меню. Особенно если поиграли бы с названиями. Знаешь, вместо кульчжон [16]они могли бы назвать это «наш Хэнгтаунский омлет [17]».

— Попробуйте наш омлет, — подхватил он. — Приготовлен из свежих деревенских яиц. Обратите внимание: нежные устрицы из Блю-Пойнт, Лонг-Айленд, — корейская версия классики Сам-Франциско. А репчатый лук, который мы закупили на зеленном рынке, что на Юнион-сквер? Эти весенние луковки только-только собрали! Ну кто тут устоит?

— Бульгоги, — подключилась я, — говядина барбекю с Дальнего Востока. Наши высокопрофессиональные повара нарезают полосками лучшую вырезку, маринуют в соевом соусе, приправленном сахаром, чесноком и жгучим перцем чили, и приносят на стол, где на ваших глазах доводят до совершенства на пылающих углях.

— Чап чхэ, — сказал он, — интригующе прозрачные спагетти в легком и живом мясном соусе.

— Чжоткальтан — настала моя очередь. — Моллюски с берегов Новой Англии, приготовленные в кристально прозрачном бульоне.

Вглядевшись в меню, я спросила:

— Как думаешь, можно придумать эвфемизм для потрошков на гриле, который бы сделал их соблазнительными для американских посетителей?

Рэй покачал головой.

— Ты просишь невозможного.

Он был превосходным едоком — ни в чем мне не уступал. Мы просидели с ним несколько часов, запивая огненную еду корейской водкой из сладкого картофеля. Рэй рассказывал о том, что, по его мнению, было неправильно в публикациях отдела культуры. Такие ошибки бесили моего темпераментного коллегу. Я сонно кивала, дожевывая последние куски жареного мяса, меня разморило от жара пылавших углей.

Пора было рассчитываться, а я все не набралась смелости спросить Рэя, почему он ушел из «Таймс». Неожиданно на память пришла яркая картинка из прошлого: мама читает статью Рэя, посвященную румынскому ресторану, и решает посетить его. Дело было в начале семидесятых. Когда мы туда пришли, она ото всего пришла в ужас: от расположения ресторана в грязном Нижнем Ист-Сайде, от склянок со смальцем на столах, от примитивности пищи.

— Подумать только, что «Нью-Йорк таймс» это поощряет!

Мама с отвращением посмотрела на говяжью пашинку, что лежала у нее на тарелке.

— Им следует продавать это мясо ярдами. Я никогда больше не поверю ни единому слову этой газеты.

И я поняла, что мне незачем спрашивать Рэя, почему он оставил работу. Четверть века спустя ничего не изменилось.

После публикации моей статьи о «Канг Су» утром зазвонил телефон. Эта была Клаудия. С драматическим выражением начала читать:

— «Сладкий запах чеснока, сахара и перца чили проникает всюду, и твои волосы еще долго хранят его…» Как неаппетитно! Моя дорогая, неужели ты намерена потерять работу?

О чем ты думаешь?

Клаудия и дальше продолжала в том же духе. Ее ужасало то, что она называла «неуважением к чувствам людей в отношении еды».

— Сходите со мной хотя бы раз, — закричала я. — Я уверена, вам понравится.

— Исключено! — заявила она.

— Но еда удивительная, — возразила я.

— Ладно, — сказала она, — я уверена, что у тебя много друзей, которым она понравится. Но я не из их числа.

— Послушайте, — в отчаянии воскликнула я, — я делаю американскую версию тайской лапши. Всем она нравится. Может, вы хотя бы придете ко мне домой и попробуете ее?

— Нет! — закричала Клаудия. — В тайской еде полно чеснока. Это не для меня. Пожалуйста, дорогая, оставь меня в покое. В конце концов, это всего лишь еда.

Неожиданно я разозлилась.

— Это не «всего лишь еда», — взволнованно произнесла я. — В каждом блюде таится особый смысл. Как думаете, почему политики во время пиар-кампаний едят пиццу, книшес [18]и рулеты с яйцами? Мы все понимаем подтекст: они хотят показать, как они любят итальянцев, евреев и китайцев. Возможно, жителям Нью-Йорка и в самом деле не понравятся бульгоги, куриные поторошки и суши, но как они это узнают, если не попробуют?

Клаудия глубоко вдохнула, и даже по телефону я почувствовала, что она выпрямилась.

— Ты никогда не заставишь меня есть сырую рыбу! — заявила она. — Никогда! Как бы ты ни старалась.

Я приняла вызов. В тот вечер я готовила в кухне тайскую лапшу. «Если смогу когда-нибудь заставить старую даму есть суши, — подумала я, — то, наверное, их станут есть и все остальные».