Большая армянская свадьба - Эмилия Прыткина Страница 19

– Ладно, – вздохнула Арусяк и пошла собираться.

Через пять минут бабушка лихо спускалась вниз по лестнице в новых тапках и халате, которые привезла Аннушка. Арусяк шлепала следом и думала о том, что же увидит в ее чашке гадалка Хамест.

Бари луйс, Хамест!

Хамест, что в переводе с армянского означает «скромная», приехала в Ереван из глухого села двадцать лет назад вместе со своим мужем Карленом Грачовичем. Она изо всех сил старалась вести себя как подобает городской жительнице, а не какой-нибудь деревенщине. Через неделю после переезда Хамест надела парадный халат в клеточку, туфли на шпильке, накрутила бигуди, подвязала голову прозрачной зеленой косынкой и пошла в кино.

– А что это у тебя на голове? – спросила соседка Ануш, которая пошла в кино за компанию.

– Это – бигуди, так сейчас модно, – гордо сказала Хамест.

– А поносить дашь? Мне завтра на собрание в школу идти, – спросила Ануш.

– Дам, – ответила Хамест.

На следующий день Ануш пошла в школу на родительское собрание с бигуди на голове. Учительница удивленно посмотрела на нее, но ничего не сказала. Через две недели Ануш и Хамест разругались, Хамест забрала свои бигуди и больше их никому не давала.

А еще через месяц Хамест устроилась на работу в клиническую больницу Эребуни [3]санитаркой. В первый рабочий день она нацепила бигуди, надела все тот же парадный халат и пошла на работу. И неизвестно, сколько бы ходила Хамест в таком виде, если бы однажды в палате, где она мыла полы, не появился главврач. Увидев женщину в бигуди, он возмутился и сказал, что в больницу следует приходить в надлежащем виде. Вечером Хамест пожаловалась бабушке Арусяк: «Врач, а такая деревенщина, совсем от моды отстал!»

Через полгода в доме стали проводить телефоны. По такому случаю Карлен купил в ГУМе новенький красный аппарат и большой торт с зелеными розочками. Домой семейство возвращалось с чувством безграничной гордости. Карлен шел в обнимку с телефонным аппаратом, а Хамест несла на вытянутой руке открытую коробку с тортом. Позади вышагивали восьмилетний сын Аркадий и пятилетняя Анна. Процессию закрывала трехлетняя Манушак, которая ревела и требовала кусок торта. Как только рабочие провели телефонный кабель в квартиру Грачовичей, Хамест вырвала провод аппарата из розетки, вышла во двор, поставила аппарат на колени и стала орать в трубку: «Алло, Америка? Америка? Лос-Анджелес? Хамест говорит! Позовите Сиран. Сиран? Вах, Сиран-джан! Это Хамест. Как у вас дела? Как погода?»

С «Америкой» Хамест болтала битый час на зависть соседям, вылезшим из окон, пока не пришел с работы Карлен. Карлен жену отругал по первое число и заявил, что она темная женщина. Хамест обиделась и больше «в Америку» не звонила.

Вскоре Вазген провел в доме местное кабельное телевидение, по которому транслировали всего пять фильмов, свадьбу соседа Сурика и разные поздравления. Хамест обрадовалась и стала каждый день заказывать себе поздравление. «Поздравляем Хамест с новыми занавесками, поздравляем Карлена с новой бритвой, поздравляем Аркадика с первой четверкой, поздравляем Анну с новым платьем!» – то и дело по пять раз на день вещал гнусавый голос Вазгена. Поздравления очень понравились остальным жителям, и вскоре по кабельному телевидению транслировали три фильма, свадьбу соседа Сурика и энное количество поздравлений. Особо завистливые соседи поздравляли своих врагов весьма оригинальным образом. Например, жена соседа Нвера однажды поздравила соседку Шушик с пропажей ковра, который та вынесла сушить во двор. В отместку Шушик поздравила внука Нвера со свинкой. Нвер обиделся, и сам лично поздравил Шушик с тем, что ее муж пропил серебряный кувшин. Шушик обиделась еще больше и поздравила от имени всех своих домочадцев невестку Нвера с косоглазием и отсутствием приданого.

Но самым грандиозным событием, потрясшим всех жителей дома 31 по улице Тихого Дона, стало приобретение Карленом и Хамест новой люстры. Прожив два года, Карлен решил сделать ремонт. Украсив комнаты лепниной с ангелочками и вензелями, Карлен решил, что в интерьере квартиры не хватает новой люстры, с целью приобретения которой семейство отправилось в ГУМ. И пока Карлен приценивался и выбирал между люстрой на шесть и двенадцать свечей, Хамест стала собирать цветы на клумбе возле ГУМа. За этим увлекательным занятием и застал ее милиционер, проходивший мимо. Милиционер сделал Хамест замечание и стал выписывать штраф. Хамест вздернула брови, презрительно посмотрела на милиционера и сказала: «Жалко тебе, что ли? Смотри, сколько их тут, хочешь, и тебе нарву, домой отнесешь, жене приятное сделаешь!» Милиционер вздохнул и пошел дальше. Хамест благополучно ободрала клумбу, зашла на рынок, купила сыра и масла и, довольная, села на скамейке возле ГУМа ждать мужа.

Муж вышел из магазина с огромной коробкой, сияя от счастья. Вечером семейство повесило люстру и пригласило местного фотографа, чтобы он сделал фотографии, а также самых близких соседей. Фотограф люстру запечатлел, соседи поахали и попили кофе, и на следующий день все жители, имеющие кабельное телевидение, знали о новой люстре Карлена и Хамест.

Но даже фотографии люстры по телевизору и голос Вазгена, десять раз в день сообщавший о замечательном приобретении не менее замечательного соседа Карлена, не грели душу Хамест. Она хотела, чтоб о столь ценной покупке узнал весь город Ереван, и через неделю надела парадный халат и отправилась к Гарегину, который работал диктором на телевидении.

Гарегин, человек интеллигентный и спокойный, увидев на пороге Хамест, сначала испугался, поскольку решил, что та пришла, как обычно, поругаться с его женой. Хамест улыбнулась, вручила Гарегину двадцать рублей, села в кресло и завела разговор. Начала она издалека – почти час она рассказывала Гарегину о родственниках в Америке, о дочке Манушак, которая недавно переболела краснухой, поведала страшную тайну о том, что сын ее Аркадик до сих пор мочится в постель, что соседка Алвард торгует колбасой, которую ворует на комбинате, и много чего еще. Гарегин слушал, кивал головой и никак не мог понять, зачем же целью явилась Хамест. Под конец разговора Хамест вытащила из-под полы халата палку колбасы, купленной накануне у соседки Алвард, вздохнула и рассказала о цели своего визита.

– Мы люстру купили! – улыбнулась Хамест.

– Да уж знаю, – ответил Гарегин.

– Вот, по кабельному показывали, – продолжила Хамест.

– Угу!

– Ты на центральном телевидении работаешь! Новости ведешь!

– Да, веду. – Гарегин нахмурил брови, заподозрив неладное.

– Давай покажем нашу люстру по телевизору. Ты новости свои расскажешь, а потом скажешь, что соседи твои люстру купили. И мою фотографию с люстрой, – сказала Хамест, доставая из кармана снимок.

– Послушайте, я так не могу, – возмутился Гарегин.

– Почему не можешь? Вазген у себя может, а ты не можешь?

– Вазген может все что хочет, это его канал, а я работаю на центральном телевидении. Я всего лишь диктор. Я не могу это сделать. Есть события поважнее, чем покупка вашей люстры.