Роман для женщин - Михал Вивег Страница 19

— И не только это. Он даже сунул мне руку под трусики…

Тут уж я вынуждена сесть. Мой оторопелый взгляд все-таки приводит Ингрид в смущение.

— Конечно, я выдернула его руку, — защищается она. — Совершенно ничего не было.

Рикки, ты подонок!

Ингрид наклоняется ко мне, берет мою правую руку и засовывает ее за край своих трусиков. Подушечками пальцев чувствую ее волосики. Это ничуть не возбуждает меня, но и не вызывает отвращения.

— Твою руку я бы там оставила… — шепчет Ингрид и озорно подергивает кончиком языка. — Я сказала это лишь для того, чтобы помочь тебе сбросить с себя бремя моральных упреков.

Смотрю на нее с подозрением. Она встречает мой взгляд со спокойной улыбкой. То ли и вправду у нее с Рикки ничего не было, то ли она такая же хорошая актриса, как и Джулия Робертс.

Мобильник! Ингрид не пускает меня. Наконец я высвобождаю свою руку и хватаю названивающий аппарат: нет на свете другого номера, который я бы так хорошо знала, как этот.

— Ничего не говори! Где ты? — даже не здороваясь, выпаливаю я Оливеру. — Еду к тебе! Мне необходимо тебя видеть!

— Чтобы продолжать все в том же духе… — вполголоса говорит Ингрид.

Оливер звонит из дому. Голос надломленный, глухой. Приглашение на обед отвергает: поздно завтракал, еще не голоден. В таком случае, предлагаю я, можно хотя бы выпить кофе с пончиками в «Dunkin' Donuts»… Нет, отвечает, для такого заведения он выглядит сегодня слишком старым.

Наконец до меня доходит: поначалу я думала, что он надломлен мучительным утренним инцидентом и что ему, кроме прочего, претит моя прямая родственная связь с его прежней любовью. Но оказалось другое. Сегодня утром Оливер, как никогда раньше, болезненно осознал, что он в том возрасте, когда мужчины неотвратимо заглядываются на дочек своих бывших любовниц. Вся эта утренняя сцена была для него досадным напоминанием о наступающей старости. Оливер моих рассуждений вовсе не опровергает.

— Кроме того, мне крайне неприятно, — дополняет он меня, — что я влюбился в дочь личного свидетеля моих преждевременных эякуляций и последующих…

— Избавь меня от подробностей, — одергиваю его. — Надень зубной протез, я еду к тебе.

4

Над постелью в Оливеровой, неожиданно уютной гарсоньерке в Нуслях [51](я ожидала увидеть непременный богемный бардак, но у Оливера в основном даже педантичный порядок) висит одна большая реклама сигарет Marlboro — Marlboro Country. Вы наверняка знаете ее: широкая равнина, залитая мягким светом заходящего солнца, дикие лошади, улыбающиеся загорелые ковбои в джинсах и клетчатых рубахах — и внизу следующий текст:

This is the place where some men do what others only dream about. (Здесь мужчины делают то, о чем другие мужчины только мечтают.)

Я лежу, положив голову на Оливерову грудь. Оливер дышит мне в волосы и двумя пальцами нежно гладит мою спину. Мне замечательно.

Звонит мой мобильник. По звуку узнаю, что это Рикки, и выключаю его. Оливер буквально пронизывает меня взглядом.

— Это был тот парень? — спрашивает он.

Я киваю.

— Если сейчас скажу, что я сочувствую ему, — вслух размышляет Оливер, — это будет — причем говорю тебе вполне искренне — еще большая моральная гнусность, чем если бы я, например, утверждал, что это мне по барабану.

Я недовольно ерзаю. И слышать не хочу ничего подобного, пусть это сто раз правда.

— Стало быть, абсолютное равнодушие в данном случае более морально, — заключает Оливер.

Я языком пробую его кожу и причмокиваю. Люблю его кожу!

— Давай поговорим лучше о маме, — прошу я.

— У мамы есть Лаура, — говорит Оливер. — Лаура рубит мясо. Лаура, ты делаешь это лучше, чем мама!

— Перестань!

Я хлопаю его ладонью по груди, а потом мы долго целуемся.

— Мы должны принимать это, как взрослые люди, — предлагаю я. — Давай позвоним маме и…

— Взрослые люди в постели, полной плюшевых талисманов? — говорит Оливер.

5

Но после обеда мы действительно звоним ей.

— Привет, — говорю я осторожно. — Надеюсь, мы не разбудили тебя?

— Мы? — Маме сначала невдомек. — Ах, вот оно что…

Ее голос мгновенно скисает: нет, нет, она уже давно встала.

— Дай мне ее, — неожиданно говорит Оливер.

Он нервничает, но вид у него вполне решительный. Мне это нравится. Я передаю ему телефон, беру его за руку, он крепко сжимает мою.

— Привет, это я, — говорит он маме.

Мама молчит.

— А что если нам, Яна, где-нибудь спокойно поговорить? — не сдается Оливер. — Втроем? Предположим, завтра?

В ответ — ни звука.

— Прошу тебя, — добавляет Оливер.

— Пажоут, — наконец слышу маму, — будь любезен, передай мобильник моей дочери.

Оливер пожимает плечами и передает мне аппарат.

— Мама, пойми, — начинаю я, — я влюбилась…

— Поздравляю.

Я чувствую, как мама усмехается.

— Мама, я не хочу и даже не могу что-то делать наперекор тебе! — кричу я в отчаянии.

— Но что ты от меня хочешь?! — кричит мама в ответ. — Чтобы я вас с Пажоутом благословила?!

— Чтобы ты постаралась нас понять!

Я слышу ее дыхание.

— Мама?

Она делает затяжной, глубокий вздох. Мне кажется, что этот единственный вздох вобрал всю ее жизнь: все разочарования, смерти, разрывы.

— Ну что ж, — говорит она безрадостно. — Вы хотите встретиться. Где?

Я предлагаю кафе «Лувр» на Национальном проспекте — знаю, она любит там бывать. Предположим, завтра в час?

— Хорошо, — соглашается она, чуть повременив. — Но попроси этого человека не надевать кроссовок…